Любовь — последний мост
Шрифт:
Он встал, выключил телевизор и направился к двери, чтобы открыть. Мимо него в салон прошмыгнула молодая женщина. Он очень удивился.
— Вы не из бюро обслуживания!
— Да, — сказала молодая женщина, стоявшая уже посреди салона.
— Тогда кто же вы? — спросил он, думая обо всем сразу: о Ратофе, о «Дельфи», об очередной западне, о смерти.
— Я ваша невестка, — сказала молодая женщина. На вид ей было лет двадцать.
— Кто-кто?
— Я ваша невестка, господин Сорель, — по-немецки она говорила без акцента. — Меня зовут Симона… Извините за этот
Она стояла сейчас у камина — высокая, стройная и красивая. У нее были карие глаза, длинные каштановые волосы, которые она зачесала назад, перехватив заколкой; высокий лоб, большой рот с четко очерченными губами.
— Мало ли что вы говорите. Кто мне докажет, что это правда? — Он потянулся к телефону.
Она сняла золотое кольцо с безымянного пальца правой руки.
— Знакомо оно вам?
Филипп взял его. Его рука дрожала, когда он прочел выгравированные на внутренней стороне кольца слова: «Любимому Филиппу от Кэт — 12 апреля 1972 года». «Это было в день нашей свадьбы, — вспомнил Сорель. — Она тогда еще надела его мне на палец».
Кольцо Кэт! Он с ненавистью смотрел на стоявшую перед ним женщину. «Конечно, она могла украсть его, — подумал он. — Но у кого? Я подарил его Киму много лет назад. Она что, украла его у Кима? Идиотизм какой-то».
— Когда же вы сочетались с ним браком? — спросил он.
Ответ последовал незамедлительно:
— Двадцать четвертого мая 1994 года, больше трех лет тому назад.
Они словно застыли, стоя друг против друга.
— В Мюнхене, — сказала красивая молодая женщина.
— Что «в Мюнхене»?
— Мы поженились.
Он сказал:
— Ким арестован.
— Я знаю. Я была поблизости. Поэтому-то мне и необходимо с вами поговорить.
— Вас наверняка ищет полиция.
— Я явлюсь туда добровольно, как только поговорю с вами.
Он смотрел на нее с отвращением. «Она действительно жена Кима. И носит кольцо Кэт, кольцо, которое Кэт подарила мне двадцать пять лет назад».
— Можно, я сяду?
— О чем вы намерены говорить со мной?
— Мне нужно сесть, извините! Мне плохо!
Он указал рукой на одно из кресел.
— Спасибо.
На ней было светло-розовое платье с глубоким вырезом, маленькая сумочка через плечо, на ногах — светло-розовые туфли на высоких каблуках. Материал, цвет и покрой платья были такими, что больше подчеркивали, чем скрывали. Сев в кресло, она затараторила:
— Я ждала вас внизу, в холле… долго… потом увидела, как вы появились… Ким показывал мне вашу фотографию… Вы взяли ключи у консьержа. Его стойку из холла не увидишь, не видела я и того, как вы садились в лифт. Но я видела, где вы вышли из лифта. Из холла видны коридоры всех этажей, вы же знаете… Я видела, какую дверь вы открыли. И чуть погодя я поднялась сюда. Никто меня не заметил. Мне очень повезло.
— Да, очень.
— Еще бы! Меня мог перехватить кто-нибудь из персонала отеля и не пустить к вам. Или арестовали бы полицейские. Вы же сами сказали, что меня ищут, — она тяжело дышала. — Мне действительно очень плохо… Нельзя ли
— Нет! Убирайтесь отсюда! И немедленно!
— Ну пожалуйста!.. Ведь я здесь из-за вашего сына!
Он подошел к покрытому белой скатертью столу, налил в стакан минеральной воды и протянул ей.
— Спасибо… большое спасибо!
— Итак, что вам угодно?
— Киму нужен адвокат. Денег у нас нет ни гроша. Адвоката должны нанять вы. Умоляю вас! Самого лучшего из всех, что есть.
— Я пока не знаю, как поступлю… Адвоката я, наверное, найму… «Если не для Кима, — подумал он, то на всякий случай для себя».
— Благодарю, благодарю вас, господин Сорель… — она потянулась было к его руке, но он быстро ее отдернул.
— Оставьте вы это!
— Ким… вы что-нибудь о нем слышали?
— Да, — ответил он вопреки своему изначальному намерению как можно скорее прекратить разговор с ней. — Я его даже видел. Сквозь скрытое окно. Но поговорить с ним мне не позволили. Вы знаете, на чем он попался?
— Он сделал это из нужды, месье Сорель. У него ничего нет… ни гроша… Ему так не везет, ему всю жизнь не везло, он столько горя видел… Вы даже представить себе не можете… Я… я люблю его… я люблю его больше всех на свете… Когда он заговорил со мной на улице в Любеке, я еще училась в гимназии, это было как раз перед выпускными экзаменами…
— Где, вы говорите, он заговорил с вами на улице?
— В Любеке. Мой отец был одним из самых известных в городе врачей. Так вот, Ким заговорил со мной на улице, а три часа спустя мы уже лежали вместе в постели в его гостиничном номере. На другой день я оставила дом моих родителей и вместе с Кимом поехала в другой город. Через неделю мы с ним поженились в Мюнхене… Не думаю, что можно любить человека сильнее, чем я Кима, и он отвечает мне тем же… Вы ведь возьмете самого лучшего адвоката? А кто самый лучший?
Он достал из кармана список комиссара Барро.
— Мне в полиции кое-кого порекомендовали… Сегодня суббота. Не знаю, кого из них я застану дома.
— Все равно кого, лишь бы он вытащил Кима из тюрьмы!
— Замолчите! — сказал он, вне себя от негодования. — У него на совести четыре человеческих жизни!
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Я говорю о Якобе Фернере и его семье.
— Ах, вот вы о чем… — Она покачала головой. — Ким тут ни при чем. То, что тот их всех убил и потом с собой покончил — для него лучший выход, — это Ким так считает. Да так оно и было.
— Четверо мертвы — это, по-вашему, лучший выход?
— Конечно! — она опять заговорила быстро, уверенная в своей правоте. — Ну, подумайте сами. Фернер был человек конченый. На нем можно было поставить крест. А на его семье — тем более. Но вы-то, господин Сорель! Если выяснится, что вы поддаетесь шантажу ничтожного банковского чиновника, вам это безусловно будет стоить вашей должности.
«Абсолютно аморальное существо, — подумал он. — Она не просто аморальный человек, она просто вне всякой морали. Эта красивая девушка понятия не имеет, что такое мораль. Они с Кимом спелись. Два сапога пара».