Любовь с чистого листа
Шрифт:
Само собой, никакой связи нет. Я выхожу из-под навеса. Большая капля срывается с навеса и бьет меня по лбу, прямо по прыщикам. Нет зонта – нет достоинства. Что за дурацкий день.
– Мэг, – зовет он мягко. На секунду мне кажется, что у него… просящий взгляд? Но он снова замолкает. Ему нечего больше сказать. Вся эта ситуация со мной с самого начала была для него болезненной.
Он предлагает мне зонт, но я отмахиваюсь.
– Это была ошибка, – говорю я, и теперь он не кашляет, услышав это слово. То самое слово. Только смотрит на меня, держа в руке этот идиотский
Я разворачиваюсь и ухожу, спиной чувствуя, как оставляю дорожку из букв того самого ужасного слова.
Возвращаюсь домой вся вымокшая, с всклокоченными волосами, злая как собака. По сути, я выгляжу, как бездомная кошка, если к бездомным кошкам пристают в метро по два раза на дню – первый мужчина настаивал, чтобы заняла его место, а когда я наконец сказала, что лучше постою, он обозвал меня «неблагодарной сучкой». Второй мужик, его друг, сказал, что любит «девчонок» с характером и вызывающе, омерзительно уставился на мой пах. Выходя, я незаметно прилепила жвачку к лямке его рюкзака, но раз она не может растянуться и заключить его и его придурка-дружка в большой, безвоздушный пожеванный кокон моей феминистской ярости, радоваться нечему.
– Эй, ты вернулась!
Я сейчас настолько злая и расстроенная, что ни частички благодарности, или облегчения, или надежды не чувствую от того, что Сибби здесь и встречает меня, будто каждый день только и ждет моего прихода домой. Она сидит за двухместным столиком на кухне, перед коробкой лапши навынос, и вся эта картина меня только раздражает. Мало того что волосы у Сибби сухие, они еще и отлично уложенные. Стрелочки на глазах выглядят идеально, а вот половина моей туши наверняка уже растеклась по лицу. И это я еще ни слова не сказала о ее ровной коже. Да и лапша из моего любимого ресторанчика.
– Мне надо принять душ. – Она поражается моему тону. В последние пару месяцев я как только с Сибби не разговаривала: просьбами, вежливо, наверное, даже отчаянно. Но зло и резко – никогда.
– Да, конечно, – отвечает она, взмахнув пластиковыми палочками для еды. Вообще-то это мои пластиковые палочки, и пусть домогательства в метро с этим не сравнятся, но хотелось бы мне иметь при себе жвачку.
– Тебе двадцати минут хватит? Я иду к Элайдже, но сначала хотела кое-что обсудить с тобой.
Мне хочется сделать самый глубокий в мире демонстративный вздох. Что бы она ни сказала, этот день уже ничто не исправит; я слышу, как душ зовет меня, но лучше сначала покончить с этим. Зато потом я смогу одновременно поплакать и о дурацкой ссоре с Ридом, и об этом разговоре. Выкуси, Рид! И кто теперь рациональный? Снимаю сумку и небрежно кидаю на пол, на что в ответ получаю очередной изумленный взгляд. Я, конечно, не чистюля, но с самого начала нашей совместной жизни я старалась этого не показывать, скрывала от Сибби все признаки неряшливости. Ей всегда нравился порядок, а я – эм – подстраивалась.
– Просто расскажи сейчас. Уверена, много времени это не займет. – С тобой теперь ничего не занимает
– Ладно, – растягивает Сибби. – Ну, я знаю, что говорила про конец лета. – Она замолкает.
Я испускаю тихий, неуловимый вздох.
– В этом же здании сдается другая квартира, и, Мэг, она намного лучше. На кухне такое классное окно, и…
– Это мои палочки для еды, – вырывается из меня. Она недоуменно моргает. – Не важно. Забирай. Мне все равно.
– Брось, Мэг, – произносит она заботливо. Какой смысл в этой заботе сейчас, когда за последние месяцы она нанесла мне тысячу мелких ран своими словами? Я массирую пальцем висок, потираю все еще мокрый лоб, болезненно задевая прыщики. Плечи, спина и ноги ноют от усталости. Правда в том, что мы обе знаем: я не стану с ней ругаться. Особенно из-за переезда. Если хочет уйти, пусть уходит. Иначе только хуже будет, я знаю – родители с самого моего рождения держались за свой брак, говоря, что «надо быть вместе ради ребенка».
– Слушай, у меня был сложный день. – Я наклоняюсь, поднимаю с пола сумку, стараясь не подавать вида, будто все, о чем я думаю – это сейчас же отправиться в душ и нареветься вволю. – Если не в конце лета, то?..
Она опускает взгляд на лапшу. Вот и тяжелый разговор. Мои и так напряженные плечи напрягаются еще сильнее.
– Можно будет заехать уже в конце июня.
– Это… скоро. – Слишком скоро, чтобы я успела найти соседку. Да и в любом случае я надеялась, что она не понадобится мне сразу же после переезда Сибби.
Я бы получила работу в «Счастье сбывается».
Во мне поднимается очередная волна гнева, непреодолимо хочется уйти отсюда, подавить этот гнев.
– Я думала позвонить папе, – говорит Сибби, – чтобы отдать тебе деньги за квартиру до конца лета, несмотря на то что съезжаю раньше, чем говорила.
Теперь это я недоуменно моргаю. Сибби перестала брать деньги у отца примерно четыре года назад, когда он приехал в Нью-Йорк на конференцию. Они сходили в ресторан и на какой-то мюзикл, который Сибби уже три раза смотрела. Потом они сидели в баре отеля, и мистер Мичелуччи сказал Сибби, что не хочет и никогда не захочет видеть ее на сцене. «Ты не как эти девушки, Сибил, – сказал он ей. – У тебя же ни голоса, ни внешности, ни фигуры. В твоем возрасте пора уже быть серьезнее».
Позже, дома, она не могла перестать плакать, давясь на каждом сказанном им слове, и в тот момент мое сердце разбилось. Как лучшие друзья, мы любили и ценили все похожести и совпадения между нами, но я бы ни за что не пожелала ей разрушенных отношений с одним из родителей, как у меня в семье, – особенно с папой. Они всегда были очень близки, он всегда ее поддерживал.
Так что я знаю, как сложно ей будет просить его об этом.
– Не звони ему, – говорю я. Я растеряна и злюсь на Сибби. Но, с другой стороны, все еще люблю ее. Все еще желаю ей счастья. И раз она готова на такой шаг, значит, переезд сделает ее счастливой. – У меня есть деньги.