Любовь Стратегического Назначения
Шрифт:
За что зацепилась?
Юля.
Какая Юля?
Она поняла, что Он пугает её.
Пугает и притягивает.
Никогда ещё мужчина не внушал ей эти два чувства одновременно.
Она смотрит в потолок и думает о том, что ощущает в себе отголоски и отблески чужого. Понимает, что часть Её наверняка осталась сегодня в Нём.
— Кто же ты такой? — думает она засыпая. — Кто же ты?
И она видит оглушительный и ослепительный сон:
Она видит пациента палаты номе 417.
Он стоит посреди Ничего в Нигде.
На нём не
Она не видит Его лица — безучастная стальная маска скрывает Его черты. Но она узнаёт Его глаза. Глаза того же цвета, что и её — тёмные-тёмные, почти чёрные.
Ей кажется, что Он с удивлением, будто впервые, рассматривает её обнажённое тело. А она — о, да — она обнажена. Она медленно приближается к Нему, а он следит за ней, не поворачивая головы, одними глазами — как животное. Она прикасается к Его железным одеждам и понимает, что это не совсем одежда — это плоть Его. Кожа Его. Тело Его и — одежда тоже.
Она видит то, чего не заметила сразу, — чёрный кованый сундук, который Он прижимает локтем к себе. Она хочет прикоснуться к этому тяжёлому, даже на вид, коробу. Она тянет руку, но Он не даёт ей осуществить задуманное. Он вдруг отстраняется, выставив плечо вперёд и кованый сундук, отодвигается от неё на недосягаемое расстояние.
Она видит, как сверкнули Его глаза по ту сторону узких прорезей маски — ярче, чем Его одежды, которые итак излучают неподдающееся воображению сияние. Она видит Его глаза и чувствует сверкающее жало. Несущее знакомый ментоловый холод боли и молекулы новокаина, от которых немеют поясница и анус. Жало, которое шипит, соприкоснувшись с горячей влагой меж её ног.
— Мммаааа! — разлепляет она слипшиеся губы, выпадая из сна (?) и ещё ощущая судороги мышц влагалища.
Она тяжело дышит, глядя в потолок, и вдруг говорит, как и все люди, обращаясь то ли к себе, то ли к кому-то ещё:
– #######!!!.. ####### ## ###!!!..
И моментально засыпает.
Словно в обмен на ТОТ сон до утра ей уже ничего не снится.
Она просто проваливается в чёрную вату и через секунду открывает глаза уже утром. Сидит на кровати, сквозь полуслипшиеся ресницы рассматривая очередное начало очередного дня, и вдруг:
— !!!!!!!!!!!!!!!! — нестерпимо громко и мерзко пищит её будильник. Она, вздрогнув, понимает, что впервые проснулась раньше него — этого электронного зверька, которого так пугает каждый новый день, что он верещит от ужаса. Под этот тонкий синтезированный вопль страха она сползает с постели и как есть — голая — подходит к окну.
Раннее северное утро.
Рассветёт по-настоящему только часов в десять.
А в два — солнце уже будет касаться горизонта, завершая свой сегодняшний маршрут. Её окна выходят на главный и единственный проспект Тихого. На соседнем здании, на глухой стене торца — огромный, ярко освещённый билборд: сидящий на заборчике мужчина в одежде вахтового рабочего. В его руке банка пива. Ещё штук десять таких же банок лежат у его ног. Мужик, нахохлившись, явно дремает. На его плечах и шапке — тонкий слой снега. В правом верхнем углу — «-40 ° C». Понизу огромные метровые
Медсестра Алёна знала, что по статистике в Тихом каждый год замерзало около 10–12 человек. Они могли быть разной национальности, роста, веса и возраста. Объединяло их одно — они упивались алкоголем до состояния близкого к анабиозу и засыпали где-нибудь под ларьком, на остановке или под подъездом. В Приполярье подобный отдых на свежем воздухе в период с октября по июнь заканчивался в лучшем случае ампутацией отмороженных частей тела.
НЕ СПИ. ЗАМЁРЗНЕШЬ.
Автор этого креатива — Ярик. Друг Юры Урана. Человек с длинными белыми, как снег, волосами, которые он заплетает иногда в косу. Когда пару недель не бреется, становится похож на древнего норвежского воина. Он часто навещает Урана, и в эти его визиты гашишем пахнет на весь коридор.
Позавчера Алёна ехала с обоими в лифте с первого по восьмой.
— Прикинь, — говорил Уран. — Тут в лаборатории, короче, делают таблетки для наращивания мозговой массы.
Алёна видела только их затылки.
— Фуяссе! — сказал Ярик. — Это куда ж их есть-то?
— «Куда», фиг с ним, вот «кому» — я знаю.
— Хе-хе… я тоже… А на хрена ему эта перда?
— А хрен его… Может, мозгов больше станет… И чё-нить вспомнит… А то пустая башка вообще у чувака…
— У него тогда просто пустых мозгов больше станет… как наполнитель типа… Ну, нах, эти колёса, чувак… А то у него потом мозги через уши вылезут… Впухнешь потом, как очкарик…
Алёна очень хорошо поняла, о ком они говорят.
Все её мысли занимал собой этот человек.
Пациент 417—й палаты.
Железный Дровосек.
Она отходит от окна.
Натягивает облепляющие её ладную фигуру узкие шортики и майку, всовывает в уши sony sport с антишоком.
Под смертоносную музыку девятерых разгневанных мужчин из города Де Мойн, штат Айова, она становится на беговую дорожку.
Под нечеловеческие голоса, скандирующие на английском «Люди = Говно!!!», Алёна бежит свои первые метры по поверхности невидимой планеты.
Каждое утро она углубляется в пустоту на очередные пять километров. Это показывает счётчик на тренажёре.
Она не верит, что бежит на месте.
Ей кажется, что она знает, куда бежит.
Она бежит от себя.
— Симулирует! — вдруг думает она с неожиданной злостью. — Симулирует. Точно.
Сегодня ей не надо на работу.
Сегодня не её смена.
Сегодня ей не надо никого подменять — сегодня выходной.
Сегодня она впервые придя в Многопрофильный Больничный Комплекс, не надевает белые лакированные туфли на хромированных каблуках.
Два часа после полуночи.
Охрана на центральном входе пьёт чай и смотрит «Место встречи изменить нельзя» по ночному каналу.
Медсестра в «Приёмном отделении» прилегла отдохнуть на кушетку.
Дверь с надписью «Прачечная» в одном из боковых коридоров первого этажа медленно приоткрылась. Там — в прачечной — темно. Там — в узкой щели между дверью и косяком — блестящая точка. Зрачок, поймавший отблеск настенных больничных светильников. Секунда, и
Алёна уже идёт по коридору.