Любовь Стратегического Назначения
Шрифт:
Ничего этого не было. Не было. Нет.
Когда-то одна девочка променяла любимого котёнка на новую квартиру.
Когда-то одна девочка провела ладонью и смахнула всю пыль.
И только одна пылинка чудом забилась под ноготь.
Я.
Ошибка?
вынуть? / форматировать?
вынуть И форматировать?
— Цок!
Этот звук заставляет реагировать на себя.
Принуждает обратить на себя внимание.
Он как настойчивый строгий сигнал — «Оглянись!».
— Цок! Цок! Цок! Цок!
Компетентный мужской журнал PLAYBOY вывел несколько визуально и эстетически привлекательных для глаза мужчины женских образов. Образов, практически идеально подходящих любому психо-сексуальному типу мужчин. Даже самый извращённый некро-педо-зоо с удовольствием выберет себе одну из Топовой Пятёрки.
Нормальному и ненормальному мужику хотя бы раз хочется трахнуть Стюардессу, Горничную, Училку, Женщину В Форме Силовых Структур, Медсестру.
Медсестру с чёрными до плеч волосами.
С причёской в стиле европейского кино середины шестидесятых.
С причёской, в которой концы волос, едва касающиеся плеч, завиты кверху крупным полукольцом.
Медсестра в белом халате до середины бедер длиной.
В белом халате, аккуратно затянутом на тонкой от рождения талии.
В руках объёмистая папка.
Длинный, чёрный, остро заточенный карандаш в чёрном кожаном футляре.
Стремительные колени разрезают воздух.
На красивой гладкой щиколотке — тонюсенькая золотая ниточка.
Высокие хромированные каблуки белых туфель:
— Цок! Цок! Цок! Цок! — по идеально чистому, слегка влажному после недавней уборки, безупречно отполированному мрамору огромного больничного холла.
На гигантских часах над регистратурой — «18.01».
Минуту назад в Многопрофильном Больничном Комплексе началась очередная двенадцатичасовая смена. Все медработники с крейсерской скоростью движутся на свои определённые КЗОТ и штатным расписанием рабочие места.
Медпункт немыслимых размеров: двенадцать этажей, больше сотни палат, километры коридоров, лифты.
Терапевтический комплекс, роддом, инфекция, неврология, операционные, отделение интенсивной терапии, отделение пограничных состояний, морг.
Многопрофильный Больничный Комплекс.
Второй по величине в стране.
Такой есть только в столице. И здесь.
В Приполярье.
На краю земли.
В городе Тихий.
Здесь не умещающаяся в воображении Станция Экстренной Помощи: снегоходы, специально оборудованные аэросани, гусеничные вездеходы. Здесь на крыше — посадочная площадка для вертолёта реанимации. И сам вертолёт — красно-белый. Нафаршированный Всем Самым.
Здесь недалеко крупнейшее в Евразии газовое месторождение. Недалеко — за Полярным Кругом.
Там где Он (Полярный Круг) начинается — стоит большой знак, сваренный из труб толщиной в человеческую руку. Сюда — за 60 километров от города приезжают свадьбы. Молодожёны завязывают на знаке пёструю ленточку. Фотографируются
Так сделала со своим мужем медсестра Карина, которая должна была сегодня заступать в 18.00.
С росписью тянуть уже дальше некуда: живот выпирает так, будто там как минимум тройня.
Отпуск по случаю торжественного события, плюс за свой счёт, а там две недели — и рожать.
Счастливая, замужняя и беременная Карина летит сейчас со своим возлюбленным на высоте 10000 метров в Анапу. К маме.
— Цок! Цок! Цок! Цок! — по мраморному полу огромного холла больницы в белых лакированных туфлях на высоких хромированных каблуках — идёт её сменщица.
Алёна.
У Алёны тёмные волосы, тёмные глаза и тёмная помада.
У Алёны белоснежный накрахмаленный халат и бледная, словно светящаяся изнутри, кожа.
Мужчины хотя бы раз, но не могут удержаться и не посмотреть ей в след.
Профессионалы:
Официантки.
Парикмахеры.
Продавцы.
Медсёстры — никогда не работают на каблуках.
Работать на каблуках в этих профессиях — ненавидеть себя.
Медсестру Алёну никто не видел без каблуков. Вне здания больницы — да.
Здесь — нет.
Она никогда не опаздывает.
В бумагах, которыми она занимается, — идеальный порядок.
Она не курит. Не пьёт больше, чем бокал вина на общебольничных праздниках. Никто никогда не замечает, когда именно она с этих праздников уходит. Водитель «Мерседеса», развозящего сотрудников по домам, — Шурик Морозов — однажды хотел помочь ей войти в среднюю дверь автобуса. Он, улыбаясь и собираясь сказать «прошу-с», взял её под локоть. Алёна остановилась. Уже поставив правую ногу на ступеньку, а носком левой собираясь оттолкнуться от асфальта — она повернулась к нему и сказала негромко и чётко:
— Руки.
— Что? — всё ещё улыбаясь, спросил Шурик.
— Руки, — повторила она с той же громкостью и интонацией. Шурик убрал свою ладонь с её локтя и впоследствии даже заговаривать с ней не пытался.
У неё были приятельские отношения с коллективом. Но если бы кто-нибудь из коллег задумался, то сообразил бы, что никто, никогда не звонил Алёне по телефону. И она никому, никогда не звонила вне работы.
В её квартире люди из больницы побывали только один раз: однажды Алёна сильно температурила, и проверить её состояние заезжала бывшая поблизости от её дома бригада «скорой». Ей по профсоюзной линии выписали бесплатные лекарства и сделали хороший укол. Фельдшер с медсестрой увидели скромную не дешёвую спальню, большой телевизор с дорогим «квадро» и беговую дорожку в зале.
Они не заметили, что в доме нет ни одной фотографии. И не задумались — собственная это квартира Алёны? Съёмная?
Сама она об этом точно не задумывалась.
Её утро начиналось с мерзкого электронного верещания. Она просыпалась под ненавистные трели будильника, садилась в кровати и сидела так — сквозь полуслипшиеся ресницы рассматривая очередное Новое Утро.
Она медленно сползала с постели, вдевала ноги в тапочки с дурацким и нелюбимым сейчас узором. Закутывалась в тёмно-синий любимый халат на два размера больше. Шла в ванную, тускло мерцая иероглифом «До» вышитым на левой стороне груди.