Любовь, только любовь

Бенцони Жюльетта

Затем, вращая глазом, обращенным к хозяйке, прокричал с нотой вызова: «Гарэн!.. Ужасный Гарэн! Ужасный! Ужасный!»

– Боже милостивый! – простонала Катрин. – Кто научил его этим словам? Если мой муж услышит его, он свернет ему шею!

Абу-аль-Хайр от всего сердца рассмеялся. Он вытянул руку. Птица прыгнула на нее и сидела там вполне смирно.

– Отдайте его мне! Мы уже подружились. И в моей комнате его никто не услышит. Я научу его ругаться по-арабски!

Попугай позволил, чтобы его унесли, не только без протеста, но даже с видом некоторого удовлетворения. Он возобновил исполнение своего репертуара с новой энергией. Наблюдая со своего места у камина, как эти двое покидают комнату, Катрин подумала, что попугай и доктор необычайно подходят друг другу. Тюрбан Абу и хохолок Гедеона были одинаково ярко-алыми. Когда дверь уже стала закрываться, она спросила:

– С

чего вы взяли, что чувства вашего друга к герцогу Филиппу имеют отношение и ко мне?

Морщинки на лице маленького доктора сложились в насмешливую улыбку. Все еще держа на руке попугая, он слегка поклонился и сказал:

– Мудрец писал: «Глаза иногда могут ошибаться». – Он не упомянул ушей. – Некоторые люди разговаривают во сне. То, что они говорят, зачастую интересно и поучительно для того, кому случится присутствовать при этом. Да пошлет к вам Аллах мир и спокойствие, прекраснейшая из роз!

Гарэн вернулся домой два дня спустя. Он казался утомленным и нервным и был в отвратительном настроении. С рассеянным видом он поздоровался с Катрин, быстро поцеловал ее в лоб и сказал, как будто это не имело большого значения, что она должна быть готова очень скоро предстать перед вдовствующей герцогиней.

– Вы будете приняты в число фрейлин, что станет завершением вашего светского воспитания.

Если его и удивило присутствие в доме мавританского доктора, который так сильно возбудил любопытство людей в Бург-ан-Брэссе во время его пребывания там, то вида он не подал. В свою очередь, Катрин представила Абу-аль-Хайра как старого друга своего дяди, и Гарэн, казалось, был в восторге от знакомства с ним. Он принял его с вежливостью и щедростью, которые очаровали маленького доктора.

– В наш век, когда люди рвут друг друга на куски, как дикие звери, и почти ни о чем не думают, кроме грабежа, краж и разрушения, человек науки, миссией которого является облегчение страданий нашего несчастного тела, подобен подарку от господа Бога, – сказал он в качестве приветствия и предложил ему оставаться в его доме, сколько ему будет угодно. Он одобрил выбор комнаты, в которой Катрин поместила гостя. – Есть комната на первом этаже западного крыла, в ней нетрудно будет оборудовать лабораторию, если вы захотите побыть здесь некоторое время или Даже остаться совсем, – добавил Гарэн.

К удивлению и возмущению Катрин, поскольку она считала его преданным Арно, Абу-аль – Хайр излился в благодарностях Гарэну и принял предложение. Когда она упрекнула его, он сказал:

– Мудрец говорит: «Вы сможете служить вашему другу более успешно под крышей вашего врага, но вы не должны позволять ему платить за хлеб, который вы едите».

После того как Гарэн удалился, доктор прошел в свою комнату, чтобы произнести вечернюю молитву.

Молодая женщина была удовлетворена этим объяснением. Кроме того, она была даже рада иметь Абу под своей крышей. Пока он здесь, она могла говорить об Арно с человеком, который хорошо его знал и был с ним много месяцев. С помощью мавританского доктора она лучше узнает Арно. Он мог рассказать ей о повседневной жизни Арно, о том, что он любил и что ненавидел. Как бы частица Арно поселилась в доме де Брази. Теперь он не будет лишь воспоминанием, хранящимся в укромных уголках ее памяти, образом мучительным и недоступным. Присутствие Абу придавало жизнь и реальность этой тени, и надежда увидеть его снова, которую она душила в себе так долго, расцвела опять, сильнее и ярче, чем прежде.

Когда служанки помогали ей приготовить постель, Катрин испытала новую и острую радость от красоты собственного тела. В то время как Сара, стоя позади нее, расчесывала ее золотистые волосы до тех пор, пока они не засияли так же ярко, как золотой гребень в руках цыганки, другие женщины обмывали ее розовой водой и тщательно умащали ее тело благовониями, разными для различных частей тела. Сара, которую долгое пребывание в доме венецианского купца сделало знатоком духов и их свойств, обычно следила за этим обрядом и выбирала духи для Катрин. Десять лет, проведенные в лавке аптекаря и торговца специями, могут дать много полезных и интересных знаний. Но странно, только недавно Катрин обнаружила этот талант у своей старой подруги.

Служанка втирала несколько капель фиалковой эссенции в ее волосы и вокруг глаз, натирала порошком из фиалкового корня лицо и грудь, майораном за ушами, нардом – ноги, розой – бедра и живот и, наконец, мускусом – складки паха. Все делалось так деликатно и легко, что при малейшем движении Катрин чувствовала, как ее окружает облако свежего, восхитительного, но едва уловимого аромата.

Большое полированное зеркало, в изысканной

раме с позолотой и лиможской эмалью, отражало очаровательную картину: тело розового и бледно-золотистого цвета. Это был такой восхитительный вид, что глаза Катрин гордо заблестели. Ее теперешний образ жизни и то, что она стала очень богатой женщиной, позволяли ей позаботиться о своей внешности и ухаживать за своим прекрасным телом, с тем чтобы стать неотразимо притягательной, очаровательной ловушкой для мужчины, которого она любит. Она желала Арно со всем жаром своего гордого сердца, всей страстью и энергией цветущей молодости. Она бы не остановилась ни перед чем, чтобы вернуть его. Ради блаженства заключить его снова в свои объятия, снова видеть его во власти желаний, как при их первой встрече, она была даже готова, если понадобится, совершить преступление.

Когда Перрина, молодая служанка, которой было доверено приготовление и нанесение духов, закончила свою работу, она немного отступила, чтобы полюбоваться чарующим воплощением женственности, отражавшимся в ареоле пламени множества тонких свечей, освещающих спальную комнату.

– Право, хозяин должен потерять голову от любви, – пробормотала она про себя. Но Катрин услышала. Упоминание о Гарэне, от которого ее мысли были так далеки в этот момент, вернуло ее к реальности и заставило содрогнуться. Протянув руку, она нетерпеливо схватила халат, лежавший на сундуке поблизости. Это было нечто вроде длинной, свободной туники с широкими рукавами и низким вырезом на груди. Ткань, из которой она была сделана, с вышитыми по золотому полю цветами ярких расцветок и фантастических форм, была куплена на генуэзском судне, пришедшем из Константинополя. Она быстро завернулась в нее и сунула ноги в маленькие комнатные туфли, сшитые из остатков той же золотистой ткани. Затем отпустила слуг.

– Теперь оставьте меня, все!

Они повиновались, включая Сару. Но прежде чем закрыть за собой дверь, та обернулась, пытаясь поймать взгляд Катрин, в надежде, что это приказание не относится к ней. Но Катрин стояла неподвижно посреди комнаты, глядя в сторону, и не повернула головы. Вздохнув, Сара вышла из комнаты.

Оставшись одна, молодая женщина подошла к окну и открыла тяжелые расписанные позолотой ставни, рисунок на которых перекликался с узорами на потолочных балках. Глядеть вниз во двор было все равно, что глядеть в колодец. Не было видно ни огонька. Окна Гарэна были совершенно темны. Ей внезапно захотелось вернуть Сару и послать посмотреть, что делает муж, но гордость остановила ее. Бог знает, что подумает Гарэн! На мгновение ей захотелось, чтобы он был здесь, но тут же она обратилась с молитвой к Богу, чтобы муж не посетил ее в этот вечер. Она и боялась, и желала его. Но Катрин напрасно терзала себя, так как Гарэн де Брази не постучал в ее дверь ни в этот, ни в один из следующих вечеров. А она, вопреки разуму, чувствовала огорчение и обиду.

Все время от своего возвращения до представления Катрин вдовствующей герцогине Гарэн де Брази с видимым удовольствием знакомил свою молодую жену со всеми тайными сокровищами и чудесами своего дома. Когда Гарэн отсутствовал, Катрин чувствовала себя полной хозяйкой только в своих личных покоях. С ним она побывала и в той части дома, которая предназначалась для приемов и светских развлечений, и пришла от нее в восхищение. Она осмотрела главный зал с резными золочеными потолками и стенами, увешанными превосходными гобеленами с изображениями сцен из жизни пророков. Затем она обошла идущую за ним анфиладу комнат, меньших по размерам, но так же роскошно украшенных золотом и серебром и уставленных множеством предметов искусства и вещей, отобранных за их красоту и оригинальность. Стены каждой были обиты материей того сочного малинового цвета, который, видимо, Гарэн любил. Там было несметное число искусных изделий из золота, некоторые из них редкой красоты, бесценные книги в переплетах, усыпанных драгоценными камнями, эмалированные шкатулки, золотые, бронзовые и хрустальные статуэтки. Полы устилали такие толстые ковры, что ноги Катрин, казалось, погружались в них по щиколотку. Была и коллекция музыкальных инструментов, изготовленных из редчайших пород дерева. Катрин осмотрела огромную кухню, вполне пригодную для того, чтобы накормить целую армию, и обошла сад с клумбами роз, заключенными в подстриженные бордюры, конюшни и склады, где хранилась провизия. До приезда Гарэна ее нога никогда не ступала в восточное крыло дома. Туда вела крепкая и тяжелая, всегда запертая дубовая дверь с массивными железными петлями. Не видела она и апартаментов своего мужа. Это крыло стояло под прямым углом к длинной галерее с цветными стеклами в окнах, которая протянулась во всю длину второго этажа дома.