Любовь - только слово
Шрифт:
— Вчера, в свободное время, я два часа бегал перед вашим земельным участком, пока наконец не увидел Эвелин. Я думаю, что нравлюсь ей.
— Очень! Ты первый дядя, который ей симпатичен.
— Она рассказала мне, что ты в больнице, так как тебе должны удалять миндалины, и тогда я спросил ее, какие твои любимые цветы. Это было совсем просто.
— Ах, Оливер…
— Да?
— Ничего… Пожалуйста, позвони сестре. Я хотела бы оставить цветы рядом с моей кроватью.
— Но если твой муж…
— Ты ведь представился здесь как мой брат или?..
—
— Ну, мой брат ведь действительно может посетить меня и принести с собой мои любимые цветы! Он живет здесь, во Франкфурте. И он даже внешне немного похож на тебя. Мой муж нашел для него место. В меняльной конторе на главном железнодорожном вокзале. Между прочим, представь себе: он должен сегодня утром лететь в Гамбург, мой муж, совсем неожиданно. Так что у нас уйма времени. Он возвратится только вечером. Разве это не чудесно?
Я могу только кивнуть. Эти черные печальные глаза затрудняют мое дыхание, мне тяжело говорить, существовать.
— Садись!
Я беру стул и ставлю его у кровати.
— Как ты приехал?
— На машине.
— Глупо. Конечно, не пешком! Но у тебя же занятия!
— Ах, это! Это было совсем просто! Сегодня утром я сказал нашему воспитателю, что плохо себя чувствую. Он дал мне термометр. В моей комнате спит симпатичный мальчик, его зовут Ноа, он показал мне, что делать с термометром, когда я объяснил ему, что должен завтра утром уйти.
— И что же надо делать?
— Удерживать тот кончик, где ртуть, между двумя пальцами и…
Дверь открылась.
Появилась сестра, вся в белом, в чепчике и со всеми атрибутами.
— Вы звонили?
— Да, сестра Ангелика. Мой брат Отто Вилльфрид…
Я поднимаюсь и говорю:
— Очень рад.
— …Мне принесли цветы. Не могли бы вы быть так любезны и позаботиться о вазе?
— Охотно, сударыня.
Сестра Ангелика уходит. Цветы берет с собой. Едва закрылась дверь за сестрой, Верена говорит:
— Итак, удерживать кончик, где ртуть, между двумя пальцами — и?
— И потом тереть. Столбик ртути будет подниматься. У меня, поскольку я слишком старался, ртуть поднялась до отметки сорок два, и нам пришлось снова сбивать ее.
— Отличное средство! Надо запомнить.
— Зачем?
— Ты знаешь, мой муж иногда все же чего-то требует от меня и…
— Уже хорошо, — говорю я быстро, — уже хорошо.
Глава 2
— Верена!
— Да?
— В понедельник ночью я был просто счастлив. Твоя азбука Морзе…
— Наверно, это у меня плохо получилось?
— Нет, ты прекрасно справилась! Только вместо слова «доннерстаг» у тебя все время получалось «доммерстаг».
— Я перепутала «н» и «м»?
— Да.
Мы смеемся. Неожиданно Верена хватается за живот и лицо ее искажает гримаса.
— Тебе больно!
— Мне нельзя так сильно смеяться! Рассказывай дальше. Итак, какая у тебя температура?
— Тридцать девять и пять. Воспитатель велел мне не ходить в школу. Он вызвал
— И потом?
— Затем температура снова снижается. До послезавтра! Больше двух дней я не мог выдержать, чтобы тебя не видеть.
— Уже завтра я буду свободна. Мужу хочется, чтобы я поправлялась на вилле, наверху, так как еще очень хорошая погода.
— Ах, хоть бы погода подольше оставалась такой хорошей! Тогда мне не придется каждое второе утро повышать себе температуру, и я снова смогу встретиться с тобой в башне уже, пожалуй, в воскресенье.
— Надеюсь, Оливер, надеюсь. Рассказывай дальше.
Она произносит слова торопливо, как человек, который говорит исключительно с той целью, чтобы другой не сказал того, что ему не хотелось бы слышать.
— Что случилось после того, как была обнаружена температура?
— Детская игра. Я подождал, пока другие уйдут в школу, затем встал и пошел к господину Гертериху, воспитателю, и серьезно поговорил с ним.
— Серьезно?
— Видишь ли, этот Гертерих — человек в интернате новый. Слабый. Однажды я помог ему, когда он не справился с совсем маленьким мальчишкой. Он надеялся, что я снова буду помогать ему. Тогда я сказал ему: «Господин Гертерих, я натер термометр, чтобы повысить температуру». — «Я так и думал», — ответил он печально. — «Теперь у нас два возможных варианта, — говорю я. — Я должен уйти на пару часов. Вариант первый: вы называетесь трусом и ничего не знаете, и я обещаю вам, что не позднее половины первого, прежде, чем придут другие, буду лежать в своей кровати. Это один вариант. Второй: вы сейчас позвоните шефу и передадите ему, что именно я вам сказал. В этом случае я клянусь, что менее, чем через месяц вы сами уйдете — созреете для нервной клиники. У меня здесь много друзей, а у вас ни одного». Он был, конечно, благоразумным, я мог удрать и так, ни о чем не предупреждая, и он ничего не узнал бы до тех пор, пока не пришли бы остальные. Он был даже благодарен.
— За что?
— За то, что я обещал и дальше помогать ему с ребятней. У нас есть такой сумасшедший негр, который вообразил себе, что все белые — это дрянь и…
— Оливер!
— Да?
Я наклоняюсь вперед. Она наклоняется вперед.
Стучат. Мы отшатнулись. Входит сестра Ангелика с вазой, в которой стоят мои гвоздики.
Сестра ставит вазу на ночной столик, любуется цветами, и восхищается моим хорошим вкусом и поздравляет милую мадам с тем, что у нее такой очаровательный брат.
Когда она покинула комнату, я снова наклонился вперед. Но Верена качает головой и отталкивает меня обратно.
— Нет, — шепчет она. — Не теперь. Она, наверное, стоит за дверью, подглядывает в замочную скважину и смеется, — шепчет она. — Она ведь никогда в жизни не поверит, что ты мой брат.
Это меня смешит. И я шепчу так же тихо, как она:
— Комичное начало, не правда ли?
— Комичное начало для чего?
— Для любви, — шепчу я. — Может быть, не для тебя. Для меня одного.