Любовь во времена Тюдоров. Обрученные судьбой
Шрифт:
Кардоне зашевелился, что-то пробормотал во сне, чуть ослабил объятия, в которых держал девушку. Она тихонько выскользнула из его рук и с трудом встала с постели, ощущая странную, необычную болезненность тела. Наскоро обмыв себя остывшей водой, Мод подобрала с пола и натянула смятую камизу и юбку нижнего платья, смущенно любуясь спящим обнаженным мужчиной, вбирая глазами, будто стараясь навсегда запомнить, силуэт его крупного, сильного тела, смуглую кожу, темные, курчавые волосы на затылке, блестящую золотую серьгу, вдетую в мочку уха. И только потом заметила на простыне темные пятна… Догадываясь, что это означает, Мод быстро
Ральф проснулся от холода не столько потому, что в комнате было зябко, сколько оттого, что той, которая согревала его всю эту ночь, не было рядом. Он потрогал еще теплую простыню, взглянул на весьма красноречивые, столь неожиданные последствия этой ночи – бурые пятна, и выбрался из кровати. Сквозь щели в ставне пробивался солнечный свет, платья леди Вуд и ее чепец лежали на сундуке. Ральф с удовольствием потянулся – даже упрямо напоминающая о себе рана не испортила приятной бодрости освобожденного тела – плеснул на лицо пригоршню холодной воды, оделся и причесал пятерней непослушные волосы.
Утро далось сэру Ральфу Перси нелегко. Он разжег очаг, вернулся в спальню, где вновь, уже в который раз, зашнуровал платья леди Вуд, только теперь дело это по сложности исполнения можно было бы сравнить с муками пьяницы-гурмана, которому позволили попробовать чудного вина, при условии, что он не выпьет больше ни капли, пока не доставит сосуд с вином к месту назначения. Но Ральф не потерял и брызг этого вина, покрыв поцелуями ее шею, плечи и губы, разумеется.
Наконец они сели за стол, за которым самым красноречивым из них двоих оказался Ральф – леди Вуд не промолвила и пары слов, упорно пряча от него глаза и смятенно отдергивая руки, если он пытался прикоснуться к ним. Вскоре завтрак был закончен, так же как и нехитрые сборы. Леди Вуд вышла во двор – маленькая, строгая, зашнурованная и застегнутая, гладко причесанные волосы спрятаны под чепец – словно не она металась и плакала ночью в его объятиях.
«Она смущена, она познала таинство плоти, с моей помощью… обманув меня», – думал Ральф, крепя пояс с ножнами и торопливо осматривая комнату, чтобы убедиться, что ничто не забыто. Внезапная мысль заставила его вернуться в спальню. Он снял с постели простыню, смял ее в комок, достал из поясной сумки несколько пенсов и положил их на сундук. Слишком очевидно, но он не стал задумываться об очевидности.
На дворе он затолкал простыню в седельный мешок, смеясь и злясь про себя. «Дожил, сэр Ральф, лишаешь девственности чью-то жену и прячешь следы своего греха. Как же это называется? И как называть ее? Нужно ли мне знать ее имя? И нужно ли знать, в чем она обманула меня? Я довезу ее до Лондона, и все, на этом приключение закончено… приятное, diablo, приключение!»
Леди Вуд вновь неумолимо оказалась в его объятиях, в седле, что причиняло ему сладостное неудобство, и он снова добрался до ее губ. Когда долгий невыносимый поцелуй закончился, он спросил ее:
– Леди Вуд, заслужил ли я, пусть короткое, но право называть вас по имени?
– По имени? – растерялась Мод.
Она еще не пришла в себя после поцелуя, и вопрос Кардоне застал ее врасплох.
«Зачем ему знать мое имя?»
Впрочем, в его вопросе не было ничего странного, только неприятной правдой кольнула фраза: «Короткое, но право». Да, скоро, очень скоро они расстанутся, и у него нет никаких прав на нее, разве право ее целовать, пока они
«Поди пойми этих мужчин». – Мод покосилась на седельный мешок, куда Кардоне сунул испачканную простыню. Сама она не сообразила убрать постель и отстирать эти пятна… или сделать что-то еще. И теперь ее мучил вопрос: зачем Кардоне понадобилось забрать простыню? Не собирается же он кому-то показывать свидетельство ее грехопадения. Грехопадения…
– Мод, – после паузы сказала она, – меня зовут Мод.
– Мод? – Он почему-то удивился, хотя имя ее было самое обычное. И распространенное. Отвык от английских имен?
– Мод, – повторил он. – Мод, кто бы ни был твой муж, но он обидел тебя своим пренебрежением.
«Как он смеет?! Как смеет он после всего, что случилось, говорить о моем муже?!»
Кровь мгновенно отхлынула от ее лица. Резко отстранившись, Мод посмотрела на него потемневшими от гнева глазами.
– Это вас не касается, сэр, – ледяным голосом сказала она и отвернулась, боясь, что не выдержит и расплачется, а сейчас – после его слов – большего унижения ей невозможно было представить.
«Пресвятая Дева, что я наделала?!» – Она совсем забыла о муже! Нет, не забыла, просто этой ночью и утром гнала прочь все мысли о нем, о мужчине, которому была отдана богом и людьми и которому оказалась не нужна. Из-за его «пренебрежения», как верно заметил Кардоне, этой ночью она согрешила. И именно сейчас, после его слов, Мод полностью осознала, в какую пучину греха ввергло ее вынужденное одиночество. Она отдала свою невинность, по праву принадлежащую мужу, случайному попутчику, постороннему, который, в отличие от законного супруга, возжелал ее, а она не смогла устоять…
В отчаянии девушка сжала задрожавшие пальцы в кулак и, не оборачиваясь, бросила через плечо:
– Зато для вас все на редкость удачно сложилось, не так ли, сэр?
Судьба посмеялась над ним, в который уже раз. Мелькнула мысль, показавшаяся Ральфу нелепой и… опасной. Мод – это имя его жены, Мод, леди Перси, и сейчас она примерно того же возраста, что и леди Вуд. Не встретился ли ей, его жене, вот такой же… мессер Кардоне или иной настойчивый рыцарь, охотник до чужого, не заговорил ли ее, вливая яд в уши и сердце, девственна ли она до сих пор? Мысль эта резанула его, как никогда прежде, и заставила сказать то, что говорить он и не собирался. Но, в конце концов, почему нет, ведь сегодня ночью леди Вуд… Мод, принадлежала ему.
Ее сердитый тон был понятен – он заговорил о муже, хотя она вполне могла бы не сердиться, а просто поцеловать его напоследок. Она ни разу не сделала этого за утро, сама, не ожидая, когда он потянет ее к себе. А ему бы очень хотелось этого, как знак ее расположения. Или она вздыхает и плачет о своей невинности? Боится будущего? Боится мужа, отца? Кается в том, что так безоглядно согрешила? Я был плох?
«Господь всемогущий, да мне-то что за дело? – вновь воззвал он. – Я же не собираюсь объяснять ее мужу, что исполнил его обязанности, тем более решать этот вопрос мечом либо иным способом. У меня хватает своих дел!»