Любовь, война и смерть в воспоминаниях современника
Шрифт:
зря Кривулина не любят мои жены
даром что носить его тяжелый
ноги-крюки на булавочке висят
бесполезные последних лет пейсят
нам один в детсадике в Петрове
жир давали пить и рыбьей крови
дабы на продленном дне
одне
наши души нежно плавали в говне
ан из пастей человеческого роста
выехали саблезубые с нахлестом
од силлабо от
тонического рева
сотрясались стогны
Мы как высунемся с-под земли
мы как гаркнем хором кто пришли
так
откроют створы врат его коты
и жена его мерцать из темноты
извините больше нету дома Вити
не звоните вы уж извините
ладно Витенька
прости меня дружок
что бесплатно наши деньги сжег
под стеною даром что в Долине
на халяву по тебе в Иерусалиме
ну а я у бездны на краю
с краю на атасе постою.
Ой ве’авой!
Санкт-Петербург – Москва,
3 июня 2005
ТОПИНАМБУР
ГРУША ЗЕМЛЯНАЯ
Вы, Генделев, ебнулись!
Какой «топинамбур»?!
Вы с ума сошли!
Эко деточка Анечка как тебе
там
эк поэточка гневная эк
тебя так
вон
отсюда я давеча перелистал
как
расставили все по местам
то есть
как все расправили все
по местам
топинамбур! и
все по местам.
Стало быть
ноги врозь Анька перси к перстам
так
ребята расставили все неспростам
своему по уму
малыши-крепыши
все
приказчики ровно души
топинамбур!
души понимаешь души
божедомской
бессмертной
души.
Стало
бысть
им одной им
с Горенкой крови
прям
без памяти где и грамматики без
где
еблись и любились наречья твои
оправляли распада телесный процесс
с
су до ро го ю на
пере
рез.
Как
сама ты
не из-под
а
в под уросла
твоя новая грядка все грудкою в грязь
гля
как лепит куличик в песочнице зла
приходящий ребенок играет боясь
ну а на
караул
за мыкают квадрат
с героином в петлице стоят.
Топинамбур конечно названье кого
мясом нету и не было есть то есть чей
то есть стих как небрежное знание о
самоименовании званий вещей
то
тварь в сочинительном вся падеже
лепит то
чему завязи нет и плода
то есть то чего и не бывает уже
не бывает а как же уже никогда
слава богу не будет уже иногда
и
уже не случилось уже.
То
есть имя есть слово название есть
оно
смертного ужаса голод и сласть
то есть Божьего Трепета съесть-то он съесть
только факт-то он фрукт только
кто ж ему дасть
вон из пасти постфактума врос в испокон
огород тебя
на
hа Яркон
Anno
вчесть бы какую бывала ты вся
колыбельную в честь
но
прости стервеца
положа руку на
ровно
бьющееся
топинамбур сказал ан не помню лица
любоваться вися из стеклянных окон
панорамою
на
hа Яркон.
Огород здесь
горенко
в
полнейшем цвету
по анютиных глазок по сторону ту
ни ребенок как ветер играет ползком
на плацкарте как шерстью поросшей песком
ни любимец здесь муж евший груш
ни жених
ни любовник взыскующий муз земляных
ни любитель как гость нанести на погост
воскресения
жирный компост!
Словом
всем бы ребятам такой бы судьбы
словом стать потерявшим сознанье
да бы
ожидалась с Горенко прихода заря
топинамбур!
от дна от
деря
словаря
зря хранить жалко жисть жалко выбросить зря
а жила как инъекция на
искосок
мимо жилы в песок.
Москва – Иерусалим,
24 февраля – 15 марта 2005
СТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ
В России философия может
быть только немецкой.
В
даль неба следованья
в электричке
буднично
но
аутентично
бабочка зонт
und
котелок
я
посмотрел в окно небезразлично
и лучше выдумать не мог.
Говно тебя вопрос
жидомасон
спесивый
железно господи спаси дорожный
дождь
пройдет спасибо
в будке бегония а за
будкою
резеда