Любовь, война и смерть в воспоминаниях современника
Шрифт:
когда
принимал парад провинциальных глаголов
зря залупались превыше чем купола зря
среди не взошли всея великой нашей равнины голой
а верней всей ея
поганого пустыря
когда стояло солнце циклопа смирно в трубе узорной
в моей глазнице
и не мерцает а все слепит
когда опоздавши как холода
я пере так нумеровал столицы
что санскрит постскриптум кириллица и
как да разве я знал как
слава стоит как конвой и отлить боится
мертвых резервов лязг! стой! старые держат строй
ау непобедимый вой на солнышко Аустерлица
пой ветеран пой
на ветерок пой
глядя в спокойное небо победы солнце слепит зараза
за висает на ночь глядя за
небосклон
и понимаю и
сон чудовищ мой породивший разум
и что чудовища досмотрели сон.
Москва, ноябрь 2004
ПЕРВЫЙ МОСКОВСКИЙ РОМАНС
А. М.
В новой русской поэзии
милосердье
выпало из словаря
ртутною пользуют музычкой серною
словно от люэса
вслух говоря
раз остроумьице
два полоумьице
уд за почему
дверь из гостей вышибаешь на улицу
там
ровно как и в дому
или как в бане во тысячелетней
мызу спаливши
пьют и орут
горбунья надежда
уходит последней
и замуж ее не берут
Надя ты даун
сдать стеклотару
надо реально успеть до Темна
пьет
о любви санитара-башкира
плачет и платье мечтает она
сделал
домашнее дактиль задание
и белый в здании выключил свет
в новой словесности нет состраданьица
дальше припев предполагаецца
пропуск ключи сезонный билет.
Москва, 11 декабря 2004
ЦУСИМА
От
топыря
прожектора
а саке к фейерверку
броненосики кушают с
серебра
сервированную
канонерку
альбатросы наши хлюсты
под яблочко’с налиты
с гардемаринами пьют на ты
от революсьен истомы
а умеют ведь черти
топить флоты
свои
откупоривая кингстоны
так что пусть укутанную с головой
в волглое одеяло
канонерку
слепой ее рулевой
сам и да
положит под бортовой
залп
желтого адмирала
эти
а присягу раздали нищим
и
похоже
японский бог
вообще
свет зашел с хризантемой на зрелище
заголяют как бабе днище
ах Агапэ моя жена
их Агапэ их
всех
смоет волна с лужи театра действий
их язык их
письмена
бескозырочки дырочки под ордена
и чин чин в желтом адмиралтействе
рублевый санкт-петербургский агент
банзай
просеменит
от
рапортовать Микадо
чем заложит будущего
enjambement
10 км от МКАДа
вот он кисточку взял
и
дорогую тушь применя
на дорогой на рисовой на бумаге
с наслажденьем
о чести гордости и отваге
иероглиф
каллиграфически выписывает «хуйня»
он ронин он
сядет к Кремлю лицом
а
душой
в небосвод Хиросимы бери и выше
и
ритуально вскроет себе капот
в стиле Хонда эпохи Позднего Мицубиши.
Москва, 29 декабря 2004
ДАЛЬНЯЯ ДАЧА ЗИМОЙ
Отменный письменный прибор
набрать чернил
бумага
расстрельной белизны
в
портьере в коридор
шевелится в лице вальсок из доктора Живаго
пованивающий герцеговиной хлор.
Ходатайствовали за собрата
тоже
литератор
писали я читал итак
С ума сойти товарищ пантократор
Вы полагаете
э
литератор Пастернак.
Умыт буденною студою порученец
пером поскребышев себе
но
молотов каков
Поэзия
есть свойство тел белковых
в васхищенье
к белков закатыванию шучу товарищ маленков.
Искусствовечно
Умозаключенье в чем мы
здесь
стоп кардиограмма нрзб.
Насколько-ж-мы-йосисарионыч-обреченны
На на всегда
лаврентий валерьянки
писатель тоже мне девчонка не в себе.
Повтор
А ствоведь чно
Здесь умозаключенье в чем мы
как диалектики наоборот обязаны смотреть
в саду смотрю белым
а выше в небе черном
роится снег жужжа по памяти как пчелы