Любовь-война
Шрифт:
Одно дело признаться в содеянном девчонкам, и совсем другое – взрослым. Они ведь могут и родителям нажаловаться, а отец с меня за такое три шкуры спустит.
– Но… Девочки сказали, что ты во всем призналась, - растерянно хлопает глазами Ольга.
– Мало ли что они сказали! – я изображаю возмущение. – Вы что, им просто на слово поверили? А где доказательства?
– Кристина, но зачем же девочкам на тебя клеветать? – вопрошает вожатая, но по лицу видно, что ее боевой настрой идет на спад.
– Откуда я знаю? – складываю руки на груди. – Может, они меня
Специально неправильно называю предмет одежды, чтобы моя непричастность к произошедшему казалась более правдоподобной. Типа я знать не знаю подробностей.
Вожатая в замешательстве оглядывается на Нарьялову, которая, судя по ее раздувающимся ноздрям, вот-вот вцепится мне в волосы. Эх, как бы я хотела, чтоб она решилась. Вот тогда бы я задала ей настоящую трепку под видом самообороны.
Но Арина – трусиха до мозга костей. Ввязаться в драку для нее – смерти подобно. Поэтому она лишь пуще заливается слезами и вновь пытается убедить Ольгу в том, что платье испортила я.
Я, в свою очередь, напоминаю вожатой о презумпции невиновности и всем своим видом изображаю оскорбленную невинность, мол, как вы вообще могли про меня такое подумать? И, надо сказать, мое железобетонное спокойствие на фоне бурной истерики Нарьяловой выглядит крайне выигрышно.
Вскоре Ольга понимает, что никаких фактов против меня у нее нет, и, пообещав Арине, что обязательно займется поиском виноватого, удаляется. Разумеется, это ее обещание – лишь попытка успокоить зареванную Нарьялову, поэтому я облегченно выдыхаю.
Смерив своих соседок уничижительным взглядом, разворачиваюсь в сторону домиков и чуть не впечатываюсь в Шульца, которой стоит прямо передо мной, засунув руки в карманы. Друг выглядит как никогда суровым, а его зеленые глаза скользят по мне, подобно сканерам.
Он наклоняется к моей щеке, близко-близко, и тихим шепотом, который слышен только мне, произносит:
– Ты палишься, Крис. Когда врешь, всегда касаешься мочки уха, - его дыхание обжигает кожу. – Касалась и в этот раз.
Ну, конечно, он знает, что платье Арины изрезала я. Мы с ним через столькое прошли вместе, так что мою ложь он давно научился считывать по мимике и жестам. Однако раз уж я затеяла эту игру, то должна довести ее до конца.
– Не понимаю, о чем ты, - тряхнув волосами, отзываюсь я и делаю шаг назад, так как слишком маленькое расстояние между нами вызывает во мне чересчур сильное волнение.
Шульц ничего не отвечает, лишь криво усмехается и привычным движением взлохмачивает на голове волосы. Затем он переводит взор на Нарьялову и голосом, преисполненным нежности, которой я никогда раньше за ним не замечала, изрекает:
– Ну, что ты, Арин, не плачь. Я тебе шоколадку в буфете купил, будешь?
С этими словами парень обнимает ее за плечи, а из заднего кармана шортов достает батончик Милки Вей. Мое любимое лакомство, которое он столько раз покупал для меня.
Громко всхлипнув, Нарьялова принимает из его рук сладость и благодарно улыбается в ответ:
– Спасибо, Андрей, ты такой внимательный!
Шульц
Смотрю на них, забывая дышать, и вдруг понимаю, что мои кишки скручиваются морским узлом. Такое чувство, будто меня вот-вот вырвет. И это не метафора. Болезненно пульсирующий ком медленно поднимается от живота к груди, заставляя желудок сжиматься в острых мучительных спазмах.
Развернувшись на пятках, припускаю со всех ног. Залетаю в домик и, громко хлопнув дверью, закрываюсь в туалете. Опускаюсь на колени перед унитазом в надежде выблевать из себя эту необъяснимую боль, но рвотные позывы никак не наступают. Чувство горечи, отравляющее нутро, по-прежнему теснит грудь, но наружу, кажется, изливаться не собирается.
Прислушиваюсь к своим ощущениям и вдруг осознаю, что они уходят гораздо глубже пищеварительной системы. Туда, где, по моим представлениям, живет душа. И смысл распространенного в книжках словосочетания «душевная мука» наконец становится мне ясным.
Поняв, что опустошение желудка не состоится, я встаю с пола и на ватных ногах выхожу из туалета. Неужели мне так поплохело из-за того, что Шульц обхаживал дуру Нарьялову у меня на глазах? Из-за того, что купил ей шоколадку и заботливо утешал?
Нет, исключено! Дело точно не в этом! Мы с Андреем просто друзья, он мне ничего не должен и имеет полное право общаться с кем пожелает. Мне все равно, с кем он там целуется и кого угощает сладостями!
«Если это так, то почему тебе сейчас хреново?» - шепчет тихий голос, идущий откуда-то изнутри. Но я предпочитаю проигнорировать этот вопрос. Я боюсь признаться даже самой себе, что, походу, безответно влюбилась в лучшего друга.
Глава 18
Кристина
С каждым днем мои отношения с соседками по комнате накаляются все больше и больше. И если поначалу они просто считали меня странной и шептались за моей спиной, то теперь стали люто ненавидеть. Каким-то необъяснимым образом Нарьялова умудрилась подружиться со всеми девочками нашего отряда, так что для представительниц «слабого пола» я теперь главный антагонист.
Но, если честно, чхать я хотела на их гневные взгляды и гробовую тишину, которая воцаряется каждый раз, когда я захожу в комнату. Мнение этого овечьего стада меня по-прежнему мало волнует. Чего, к сожалению, нельзя сказать о мнении Шульца.
Короткий разговор в столовой, когда Андрей уличил меня во лжи, стал нашим последним диалогом, и с тех пор мы ни разу не общались. Он сосредоточил все свое внимание на Нарьяловой, а я с головой ушла в спортивные состязания, которые, к счастью, проводились регулярно.
Однако, невзирая на занятость, по вечерам после ужина, когда наступало время свободного досуга, я ощущала себя как никогда одинокой. Конечно, я могла присоединиться к компании приятелей, играть с ними в фишки или просто гулять по двору, но почему-то без Шульца все эти занятия не казались мне интересными.