Любовь-война
Шрифт:
Поэтому я оставалась в комнате, доставала дневник и исписывала его страницы своим размашистым почерком – тосковала по Андрею, жаловалась на Нарьялову и роптала на злодейку-судьбу за то, что мои лагерные будни превратились в ад.
Тогда я еще не знала, что настоящая жесть ждет меня впереди. У меня было мало опыта общения со змеями, поэтому, наверное, я и недооценила степень женского коварства, наивно решив, что Нарьялова просто проглотит ситуацию с изрезанным платьем. Ох, как же я ошибалась.
Изнуряюще-жаркий
Кое-как отвертевшись от Вовкиной навязчивой компании, захожу к себе и расслаблено выдыхаю – в комнате никого, значит, можно черкнуть пару строк в дневнике, который в последние дни занял роль моего лучшего друга.
Сажусь на кровать, привычным движением нахожу пальцами дыру в матрасе и запускаю в нее руку. Страх приходит быстрее осознания: я еще не успеваю как следует прощупать отверстие, а пугающее чувство паники уже разливается по моим венам.
С ужасом высовываю ладонь наружу и опускаюсь на корточки перед матрасом, дабы собственными глазами убедиться в том, что дневника в моем самодельном тайнике нет.
Догадки, одна хуже другой, начинают молниеносно возникать в голове, и я дрожащими руками заправляю волосы за уши.
Так. Надо успокоиться. Возможно, дневник просто выпал, а уборщица его подобрала. Наверняка все так и было. Не может же быть, чтобы… Нет, даже думать об этом не хочу!
Распрямляю колени и озадаченно оглядываюсь по сторонам. Разумеется, надеяться на то, что дневник обнаружится где-нибудь на видном месте, глупо… Но вдруг?
Особой щепетильностью в этических вопросах я никогда не отличалась, поэтому, исследовав комнату глазами, я не брезгаю заглянуть в прикроватные тумбочки и шкафы соседок, но и там пропажу не нахожу.
Начиная терять самообладание, вылетаю из комнаты и устремляюсь на улицу. Не знаю, что я собираюсь делать, просто перебираю ногами, движимая каким-то странным внутренним предчувствием, которое не сулит ничего хорошего.
Сбегаю со ступенек и вглядываюсь вдаль, пытаясь отыскать свой отряд. Отчего-то с каждой секундой мне все больше кажется, что мой дневник не мог просто выпасть из тайника. Скорее всего, его забрали оттуда намеренно. Но кто?
Едва я успеваю задаться этим вопросом, как ответ, транслируемый через органы зрения, сам приходит ко мне. На пятачке я вижу ребят, сгрудившихся вокруг Нарьяловой, которая держит в руках какой-то блокнот
Твою ж мать! Чтоб мне провалиться!
Это никакой не блокнот, а мой дневник! И, кажется, с его содержимым Арина знакомит многочисленную публику!
Меня бросает в пот, ладони и спина вмиг становятся влажными, а стук сердца нарастающей вибрацией отдается в висках. Сжимаю зубы и что есть мочи несусь к толпе, в которой, к своему великому ужасу, замечаю Шульца.
Друг стоит в паре метров от Нарьяловой и… Смеется. Крупные белые зубы обнажаются в широкой улыбке, и я почти слышу его низкий, хрипловатый хохот.
Вот же предатель! Как он мог?!
Одно дело, когда чужие люди потешаются над потаенными глубинами твоей души, разлитыми по бумажным страницам, и совсем другое – когда это делает твой лучший друг.
Шульц не пресекает это грубое вторжение в мое личное пространство, не отбирает дневник у Нарьяловой, не пытается ей помешать… Он просто стоит и наравне со всеми забавляется над моими самыми сокровенными мыслями и чувствами, которые, по иронии судьбы, в основной своей массе посвящены ему.
От боли и обиды закладывает уши, но, приближаясь, я все равно слышу ненавистный голос Нарьяловой, которая выразительно озвучивает написанные мной слова.
Договорить Арина не успевает, потому что я с разбегу напрыгиваю на нее и сбиваю с ног. Мы валимся на асфальт. Я оказываюсь сверху, а она – подо мной. Я, конечно, понимаю, что Нарьялова – слабачка и ее нельзя дубасить, как пацанов на стрелке, но все разумные доводы сгорают в пламени ярости, превращая меня в сокрушительную машину, не ведающую ни страха, ни жалости.
Я бью сильно и размашисто, и ее зареванное лицо с каждым моим новым ударом становится все более распухшим и окровавленным. Девчонка даже не старается защищаться, лишь всхлипывает и скулит, как раненная псина, жмуря глаза.
К счастью Нарьяловой и моему сожалению, меня оттаскивают от нее почти сразу. Чьи-то сильные руки железной хваткой впиваются в плечи и волокут прочь от моей жертвы. Сопротивляюсь изо всех сил, но тщетно: расстояние между мной и Ариной неумолимо увеличивается. Вокруг девчонки собирается народ и скрывает ее лежащее на асфальте тело от моих глаз.
– Да что с тобой такое?! – из состояния аффекта меня выводит голос Шульца. Парень встряхивает меня, как тряпичную куклу, стараясь поймать мой расфокусированный взгляд.
Выходит, это он оттащил меня от Нарьяловой. Ишь как за свою ненаглядную переживает.
– Отвали от меня! – срывающимся от злости голосом кричу я. – Ненавижу тебя, придурок!
Глаза щиплет, а по щеке вдруг скатывается что-то горячее. Провожу по лицу ладонью и с удивлением обнаруживаю, что она влажная. Вот черт! Неужели я плачу?