Любовь (выдержки из произведений)
Шрифт:
Сегодня девственность считается помехой, тогда как раньше она была добродетелью. Предполагалось, что секс — одержимость мужчин, а романтика — навязчивая идея женщин. Мужчина, по собственному утверждению, пытался получить от женщины «доказательство любви», а она сопротивлялась, потому что не была обязана содействовать соблазнению самой себя. Идея заключалась в девственно чистом браке, и не столько из-за нравственности, сколько из-за благоразумия, поскольку единожды отвергнутую «попытку» женщина записывала в новую категорию, а поклонник исчезал и рассказывал об этом друзьям. К тому же был риск остаться беременной — ужасная судьба для незамужней женщины, в разы хуже самой смерти. Уже изобрели противозачаточные таблетки, но в Чили об этом упоминалось
Несмотря на риски, я сомневаюсь, что большинство девушек вступало в брак девственницами. Полагаю, что и я ею не была, но не уверена, потому что моё невежество в этих вопросах было столь же глубоким, как и у моего жениха. Я точно не знаю, как у нас появилось двое детей. И тогда случилось то, что мы ждали уже несколько лет: волна сексуальной свободы шестидесятых годов пронеслась по Южной Америке, дойдя, в конце концов, до самого юга континента, где жила я. Поп-арт, мини-юбка, наркотики, бикини и «Битлз». На первых порах мы подражали Ракель Уэлч, её загорелым ногам и жалким блузкам, вот-вот разорвавшимся бы под натиском её женственности, но очень скоро появились хиппи, эстетика которых была совершенно другой. Это было неожиданное потрясение: обладающие пышными формами кинодивы отошли на второй план, всем навязывали модель-англичанку Твигги — некий вид голодного гермафродита с клоунским макияжем. К тому времени у меня выросла грудь, вторичный признак материнства, и так я снова оказалась вне моды.
Говорили об оргиях, менялись партнёрами, порнографией, но я ни в чём таком не участвовала — мне просто не повезло. Некоторые гомосексуалисты выходили из тени; мне исполнилось уже двадцать восемь, а я до сих пор не представляла, как этим заниматься. До нас дошло и феминистское движение — оно упорядочило и дало имя гневу против патриархального уклада, который я ощущала с самого детства. Мы, три-четыре женщины, достали бюстгальтер, намотали на палку метлы и промаршировали по улицам Сантьяго, но поскольку нас никто не преследовал и об этом даже не написали в газетах, мы, мучимые совестью, вернулись домой.
Я в то время подражала хиппи — одеваться так получалось дешевле. В течение нескольких лет я ходила в обносках и индийских бусах и сидела за рулём медного Ситроена, украшенного цветочным узором. В таком виде я вертелась на трёх работах, весь дом был на мне, я растила детей с чувством ответственности, присущим немцам. От хиппи у меня осталась лишь юбка и сандалии. Девизом тех времён были «мир и любовь», в особенности любовь свободная, которая ко мне пришла слишком поздно, потому что в любом случае я была замужем за Мигелем.
У каких-то из моих замужних подруг были любовники, другие подружки предпочитали вечеринки, где мужчины клали связки ключей в корзину, откуда их чуть погодя женщины с завязанными глазами вытаскивали по одной, намереваясь провести оставшуюся ночь с её обладателем. Времяпрепровождение крайне забавное, но не для меня; во взаимоотношениях я настаивала на верности друг другу.
Я пыталась курить марихуану с мыслью слегка расслабиться, потому что не могла отставать (у нас в Чили все выращивали её в садах или в ваннах), но, попробовав шесть штук и не ощутив последствий, я решила, что это тоже не для меня.
Я накачивала себя кофе и шоколадом. Неверность.
Мой первый репортаж в феминистском журнале, в котором я работала, окончился скандалом. Дело началось так: во время ужина в доме одного знаменитого политика кто-то похвалил меня за несколько юмористических статей, которые я опубликовала, и спросил, планирую ли я написать что-либо серьёзное. Я ответила первое, что мне пришло в голову: да, мне бы хотелось взять интервью у неверной женщины. Над столом повисла ледяная тишина, а тема беседы поменялась, но, когда пришло время пить кофе,
На следующий день я пришла к ней в офис с диктофоном, и женщина рассказала, что у неё несколько любовников — потому, что после обеда у неё есть свободное время и потому, что это благотворно для души, самоуважения и здоровой кожи, к тому же мужчины не так уж и плохи. Иными словами, по тем же причинам многие мужья, включая и вашего, неверны своей второй половине.
У этой сеньоры было одно укромное местечко, которое она делила со своими двумя подругами, такими же свободными женщинами, как она. Его она любезно предложила и мне, но случай им воспользоваться мне ни разу не подвернулся.
После несложных математических подсчётов вывод из моего очерка можно сделать следующий: женщины столь же неверны, как и мужчины. Если это не так, то с кем тогда мужчины занимаются любовью? Не может быть, чтобы только с мужчиной или группой добровольцев опять-таки исключительно мужского пола.
В Чили тех времён мужчины требовали того, что сами были не в состоянии предложить, а именно: их невесты должны были оставаться непорочными, а супруги верными. Они требуют этого до сих пор, но теперь мало кто прислушивается к подобным заявкам. В годы моей молодости почти все парочки моего возраста переживали кризис, а большинство отношений и вовсе оканчивались разводом. Как такового развода в Чили не существовало до 2004 года, в этой стране его разрешили куда позже, чем в остальном мире. Он значительно упростил жизнь граждан, которые расставались и связывали себя брачными узами без особых бюрократических формальностей. Самый яркий известный мне пример, — моя мама, которая прожила с моим отчимом шестьдесят пять лет без возможности официально пожениться — по мнению католической церкви, их отношения были скандальной внебрачной связью. Лишь когда он, в конце концов, овдовел, девяностолетняя пара смогла узаконить свой союз.
Сегодня более половины чилийских детей рождаются вне брака: он довольно дорогой, а развод — процесс сложный и запутанный.
В католическом, консервативном и лицемерном, обществе шестидесятых годов никто не простил мне небрежного тона репортажа о неверной женщине, несмотря на уже сказанное о том, что подобные вещи случаются нередко и даже происходят с моими друзьями и знакомыми. Если б у женщины, у которой я брала интервью, муж сидел в инвалидной коляске и поэтому она бы любила другого, окружающие, несомненно, сочувствовали бы ей, но заниматься подобными вещами исключительно ради удовольствия и без ощущения за собой вины — это уж ни в какие ворота!
В редакцию журнала приходили сотни возмущённых писем. Был даже получен официальный протест от архиепископа Сантьяго. Напуганная шеф-редактор настойчиво попросила меня написать статью о верной женщине, чтобы немного успокоить вопли народа, но я не нашла ни одной, кто в этом отношении сказал бы нечто интересное.
Для моих сверстников это были непростые времена. Мы читали «Отчёты Кинси», «Камасутру» и книги североамериканских и европейских феминисток, однако жили в чересчур манерном обществе: было нелегко избегать держащей нас в узде лицемерной морали. В моей жизни порой проскальзывали признаки шизофрении: дома я вела себя, точно гейша, а на людях показывалась настоящей развязной феминисткой. С одной стороны, я ждала мужа, держа в зубах оливку из его мартини, с другой — не упускала ни малейшей возможности, которую предоставляла моя журналистская деятельность, чтобы бросить вызов чилийскому послушанию с оттенком покорности. Например, как-то раз я появилась на телевидении в наряде танцовщицы — почти обнажённая, с торчащими из задницы страусиными перьями и стекляшкой-изумрудом в пупке. Мигель воспринял это с юмором, а вот свёкор со свекровью не общались со мной четыре месяца.