Любовь (выдержки из произведений)
Шрифт:
Мои товарищи были дикарями, их круг деятельности в свободное время ограничивался игрой в футбол и драками. Девочки в это же время занимались тем, что измеряли грудь и записывали в блокнот количество полученных поцелуев, делая упор на подробности: с кем, где, каким образом. Кое-кто из счастливиц мог написать: «Фелипе, в ванной, с языком». Мой блокнот был пока чистым. Я притворялась, что не интересуюсь подобными глупостями, одевалась как мальчишка и лазала по деревьям. Но всё это для того, чтобы скрыть, что я всего лишь малолетка и пока сексуально непривлекательна — ощипанный цыплёнок выглядел лучше.
На уроках биологии нас немного знакомили с анатомией, однако мы куда лучше знали о половых органах мух, нежели о своих собственных. Существует столько выражений для описания процесса вынашивания ребёнка, что было невозможно
И зачем взрослые так подменяли понятия? Эрекция была тайной, тщательно оберегаемой мальчиками, девочки помалкивали о своём — менструации. Я любила читать и в книгах порой находила косвенные намёки, но в то время уже не рассчитывала на обширную библиотеку дяди, а эротической литературы в приличных домах не было.
В Боливии в школе для обоих полов отношения с мальчиками характеризовались толчками, ударами по рукам и записками от подруг: «Кинан говорит, что хочет тебя поцеловать; скажи ему, что, да, конечно, но с закрытыми глазами; скажи, что теперь уже неохота; скажи ему, что он дурак; он говорит, что ты ещё б'oльшая дура» — и так проходил весь школьный год. Максимальная близость между нами была тогда, когда мы по очереди жевали одну и ту же жвачку. Однажды я смогла подраться врукопашную со знаменитым Кинаном, нашим рыжим одноклассником с большими ушами, в которого мы, девочки, были тайно влюблены, потому что его папа считался богачом, а дома у них был бассейн. У меня из носа шла кровь, но этот задыхающийся рыжий недоросток повалил меня на камни внутреннего двора — таковым было одно из самых волнующих воспоминаний моей жизни. В другом случае, на празднике, Кинан пригласил меня танцевать. До Ла-Паса ещё не дошло влияние рока, начавшего сотрясать мир, и мы до сих пор ворковали друг с другом под Ната Кинга Коула и Бинга Кросби. (О, Боже! Это была только предыстория!) Мы танцевали, обнявшись, иногда щека к щеке, но я была столь маленькой, что моё лицо едва достигало уровня пряжки ремня молодого человека стандартного роста. К счастью, Кинан для своего возраста тоже был низкорослым. Он слегка сжал меня, и я ощутила нечто жёсткое на уровне кармана его брюк и моих рёбер. Я легонько постучала по этому предмету кончиками пальцев и попросила, чтобы он снял ключи, ведь они причиняли мне боль. Я выбежала оттуда и на праздник больше не вернулась. Теперь, когда я гораздо лучше знаю мужскую природу, мне приходит в голову единственное объяснение его поведению, и, пожалуй, никаких ключей там не было. Бедный мальчик!
Мои арабские ночи
В 1956 году моя семья переехала в Ливан, следуя по стопам отчима-дипломата, а я вернулась в английскую школу для девочек, где секс просто-напросто не существовал — он был исключён откуда только можно моими учительницами, обладавшими британской кротостью и являвшимися ревностными христианками.
Бейрут считался жемчужиной Ближнего Востока; там арабские шейхи хранили свои капиталы в филиалах самых главных банков мира. У великих кутюрье и ювелиров Европы были свои магазины в этом городе контрастов, где на улицах можно было увидеть окантованный золотом кадиллак рядом с верблюдами и мулами. Многие женщины уже не носили вуаль, а некоторые студентки Американского университета ходили в брюках, но до сих пор существовала жёсткая граница, та, что тысячелетиями разделяла мужской и женский пол. Чувственность пропитывала воздух не меньше, чем запах бараньего жира, она была ощутимой, словно полуденная жара, и стойкой, точно пение муэдзина, призывающего на молитву с минарета. Желание, похоть, запретное... Мы, девочки, никуда не выходили в одиночку, да и мальчики должны были себя беречь. Мой отчим вручил братьям длинные булавки для шляп, чтобы защитить от щипков гуляющих на пляже, а порой и на улице.
На переменах в нашей целомудренной школе ходило по рукам откровенное чтиво, изданное в Индии с переводом на французский язык, очень затасканный вариант «Любовника леди Чаттерлей», и книжки карманного размера, описывающие крайности Калигулы. Единственное запомнившееся мне об оргиях — как посетители вытирают жирные пальцы о волосы африканских рабов и раздражают
Мой отчим держал в запертом на ключ шкафу книгу «Тысяча и одна ночь», потому что подобная литература не подходила для маленьких членов семьи. Я же догадалась, как его открывать и тайком читала разрозненные куски этих волшебных историй издания в красной коже и с украшенными золотом краями — в них я спешно искала и эротические сцены. Я безвозвратно погружалась в мир фантазий и чувственности, ведомая всё дальше красавицами с кожей цвета молока, джиннами в бутылках и озорными ворами, наделёнными неистощимым энтузиазмом в вопросах плотской любви. Думаю, что эти тайные чтения я запомню навсегда, а их влияние в моих книгах, особенно в любовных сценах, донельзя прозрачно. Гормоны во мне взрывались, точно гранаты, и окружение лишь подпитывало чувственное удовольствие. Но поскольку я жила взаперти, то иных способов осуществить желание, помимо запрещённых книжек, у меня не было. Я мечтала о любви, и один поклонник у меня всё же был — сын торговца коврами. Он приходил ко мне, мы пили чай с различными угощениями на террасе. Молодой человек был настолько богат, что располагал скутером с личным водителем. У мамы тоже был водитель, и из-за их бдительности мы никогда не оставались наедине.
В то время я была плоской, как доска. В эпоху существования силикона это не столь важно, тогда же, напротив, подобное считалось большим несчастьем. Грудь рассматривалась как главная черта женственности, у меня же она практически отсутствовала. Тогдашняя мода чем только их не подчёркивала: и приталенным свитером, и широким эластичным поясом, и даже пышной юбкой с несколькими накрахмаленными нижними юбками. За будущее женщин с красивой грудью не стоило и переживать — тому пример Джейн Мэнсфилд, Джина Лоллобриджида и Софи Лорен. В каких-то фильмах грудь показывают в виде заострённых конусов, в других она напоминает спелые дыни — в зависимости от бюстгальтера, который носит актриса, однако она всегда огромных размеров.
Чем могла заняться девушка, обладавшая грудью в форме сливы? Сделать вкладку: две резиновые полусферы, сдувавшиеся при малейшем давлении, порою они внезапно гнулись внутрь, пока совершенно неожиданно не раздавался ужасный хлопок, отчего резина принимала первоначальную форму, крайне удивив находившегося рядом поклонника и жестоко унизив их обладательницу. Временами вкладки съезжали со своего места так, что одна легко могла оставаться под грудью, а другая оказывалась где-то сбоку либо обе сползали значительно ниже и плавали, точно брошенные утята.
В 1958 году Ливану угрожало насилие, чуть позже перешедшее в затяжную гражданскую войну. После Суэцкого кризиса обострилось соперничество между правительством и людьми, воодушевляемыми пан-арабистской политикой Гамаля Абделя Насера. Президент Камиль Шамун, христианин-маронит, обратился за помощью к Эйзенхауэру, и в июле образовался американский VI флот. Из авианосцев высадились многочисленные группы морской пехоты — упитанные и жадные до секса молодые ребята. Родители усилили контроль над дочерьми, но молодёжи ничто не могло помешать встречаться. Я сбегала из школы, чтобы танцевать с американцами, и нас всех вместе опьянял рок-н-ролл вперемежку с тем, что находилось под запретом. Впервые мои худенькие и маленькие формы пришлись как нельзя кстати — крепко сложенные морские пехотинцы могли поднять меня одной рукой, сделать вместе два пируэта, а затем вести за собой чуть ли не по воздуху в неистовом ритме гитары Элвиса Пресли. Между двумя сальто-мортале я получила свой первый поцелуй и следующие два года помнила его вкус — пива вперемешку с жевательной резинкой.
Бюстгальтер на ручке метлы
Волнения в Ливане вынудили отчима отправить меня с братьями обратно в Чили. В очередной раз меня радушно приняли в доме деда, чья строгость не произвела особого впечатления, потому что я привыкла к неволе, в которой жила в Ливане.
В окружении пожилых людей возможности доказать свою любовь сводились к минимуму, но в пятнадцать лет, когда я раздумывала стать монахиней, чтобы скрыть своё реальное положение старой девы, некий молодой человек всё же заметил меня на фоне коврового узора и мне улыбнулся. Возможно, его забавлял мой внешний вид. Я висела на его поясе и никуда не отпускала следующие пять лет, пока, наконец, он не согласился на мне жениться. Молодого человека звали Мигель.