Любовь (выдержки из произведений)

Альенде Исабель

Одна за другой становились ясными искомые очевидные вещи, поначалу только взгляды, слишком затянутое приветствие, подозрение, что под столом встречались их ноги и что придумывались любые предлоги, лишь бы остаться наедине. В конце концов, ночью, по возвращении из комнаты Берналя, где она отправляла обряды возлюбленной, Елена слышала шум подземных вод, шедший из комнаты его матери. И тогда понимала, что всё это время, пока сама думала, что Берналь зарабатывает на жизнь, распевая по ночам песни, он, на самом деле, находился в другом конце коридора. И пока она целовала своё воспоминание о мужчине в зеркале и вдыхала с простыней ещё живший на них его аромат, он составлял компанию своей матери.

Благодаря мастерски выученному за столькие годы умению становиться невидимой, она проникла

за закрытую дверь и увидела парочку, предающуюся удовольствию. Закрывающий лампу абажур с бахромой рассеивал тёплый свет, который обрисовывал контуры возлюбленных на кровати. Мать превратилась в некое создание округлой формы, вся розовая, стонущая, роскошная. Она напоминала такую волнообразную морскую актинию — ничего, кроме щупалец и бесформенности, только рот, руки, ноги и отверстия. И прилипла, окружив собой огромное тело Берналя, который, являясь противоположностью, казался суровым, неуклюжим, со спастическими движениями, неким куском дерева, сотрясаемым необъяснимым ветерком. До этого момента девушка не видела обнажённого мужчину, и её поразили бросающиеся в глаза отличия. Мужская природа показалась настолько жестокой, что ей понадобилось немало времени, чтобы преодолеть ужас и вынудить себя на него посмотреть. И всё же в скором времени очарование сценой взяло вверх, отчего она наблюдала за происходящим крайне внимательно. Так, она училась от матери жестам, которыми женщине удаётся выманить у неё Берналя, жестам, гораздо могущественнее всей её любви, всех её молитв, снов и тихих призывов, всех волшебных действий, чтобы привлечь его ближе к себе. Она была уверена, что в этих ласке и шёпоте кроется ключ от тайны, и, если бы удалось ими овладеть, Хуан Хосе Берналь спал бы с ней в гамаке, который каждую ночь подвешивали бы на два крючка в комнате со шкафами.

Два следующих дня Елена провела в затуманенном состоянии. Полностью потеряв интерес к окружавшей обстановке, за исключением Берналя, занимавшего свободную часть её мыслей, она погружалась в фантастическую реальность, которая заменяла собой мир живых. В силу привычки она продолжала выполнять повседневную работу, но чем бы она ни занималась, душа вечно была где-то далеко. Когда мать заметила у неё отсутствие аппетита, то списала это на приближение подросткового периода, несмотря на то, что Елена вне всяких сомнений была слишком молодой, и дала время посидеть им вдвоём и заново вспомнила шутку о человеке, рождённом женщиной. Подозрительно тихо девушка слушала болтовню о библейских проклятиях и женских кровотечениях, убеждённая, что подобное с ней никогда не случится.

В среду Елена впервые за почти неделю почувствовала голод. Она кинулась в кладовку с открывалкой и ложкой и смела содержимое трёх банок гороха, затем сняла обёртку из красного воска с голландского сыра и съела тот, словно яблоко. Чуть погодя она выбежала во внутренний двор, и, согнувшуюся пополам, её вырвало зелёной смесью прямо на герани. Боль в животе и горький вкус во рту вернули женщине чувство реальности. Эту ночь она проспала спокойно, свернувшись в гамаке и посасывая палец, как в детстве. В четверг она проснулась в весёлом расположении духа, помогла матери приготовить кофе для постояльцев пансиона, а затем позавтракала с ней на кухне и пошла на занятия. В школе, напротив, стала жаловаться на сильные колики и так скорчилась, что попросилась выйти в туалет, а к полудню учительница разрешила ей уйти домой.

Елена пошла длинным путём, чтобы обойти улицы квартала, и подошла к задней стене дома, стоявшей прямо у обрыва. Ей удалось забраться по стене и спрыгнуть во внутренний двор с меньшим риском, чем ожидалось. Она прикинула, что в это время мать Берналя, скорее всего, на рынке и, поскольку сегодня был рыбный день, вернётся не рано. В доме находились лишь Хуан Хосе Берналь и сеньорита София, не работавшая всю неделю из-за приступа артрита.

Елена спрятала книги и обувь под кустами и проскользнула в дом. Прижавшись к стене и почти не дыша, она поднялась по лестнице, пока не услышала грохочущее радио в комнате сеньориты Софии и немного не успокоилась.

Дверь комнаты Берналя сразу же поддалась. Внутри было темно, и секунду она ничего не видела, поскольку пришла сюда с освещённой утренним светом улицы. Эта комната была прекрасно знакома Елене, она не раз мерила её пространство, знала расположение каждой вещи, в каком именно месте скрипел

пол, и сколько шагов было от двери до кровати. В любом случае, она подождала, пока глаза не привыкнут к полумраку и очертания мебели не проступят более отчётливо.

За несколько мгновений она смогла различить и лежащего на кровати мужчину. Он лежал не лицом вниз, как она не раз представляла, а на спине, на простынях, в одних трусах, с одной вытянутой рукой и другой, покоящейся на груди, и падающей на глаза прядью волос. Елена почувствовала, что весь накопленный за эти дни страх вкупе с нетерпением полностью исчезли, очистив её и подарив спокойствие того, кто знает, что должен делать. Ей показалось, что она уже не раз проживала похожий момент, и говорила, что бояться нечего, речь шла лишь о несколько другом порядке вещей, нежели был ранее.

Медленно она сняла школьную форму, не осмелившись, однако, снять хлопковые трусы, и подошла к кровати. Она могла видеть Берналя ещё отчётливее.

Елена присела на край, почти рядом с рукой мужчины, стараясь, чтобы под её весом на простыне не осталось ни одной складки. Затем медленно наклонилась, пока лицо не оказалось в нескольких сантиметрах от него — так она смогла почувствовать жар его дыхания и приторный запах тела и с бесконечной осторожностью легла рядом, крайне аккуратно вытянув ноги, чтобы его не разбудить. Слушая тишину, она подождала, пока не решилась почти незаметным касанием положить руку ему на живот. Этот контакт прошёлся по её телу удушающей волной; она даже подумала, будто шум от сердцебиения вот-вот распространится по всему дому и разбудит мужчину. Елене потребовалось несколько минут, чтобы восстановить способность понимать, и, убедившись, что сама оставалась неподвижной, сбросила напряжение и поддержала кисть всем весом руки, в любом случае столь лёгкой, что никоим образом не помешала отдыху Берналя. Елена вспомнила жесты, которые подсмотрела у его матери, и, засунув пальцы под резинку трусов, стала искать губы мужчины, которые поцеловала так, как много раз делала это перед зеркалом. Берналь застонал во сне и обнял её талию одной рукой, другой ловко схватил руку девушки, чтобы умело её вести, а рот открылся сам собой, готовый ответить на поцелуй, бормоча имя возлюбленной.

Елена слышала, как он звал свою мать, но не отстранилась, а, напротив, крепче к нему прижалась. Берналь обхватил её за талию и приподнял вверх, устраивая на своём теле и одновременно начиная движения любовной игры. Лишь почувствовав невесомую хрупкость птичьего скелета на своей груди, вспышка сознания врезалась в туман сна, отчего мужчина открыл глаза. Елена ощутила, как напряглось его тело, заметила, как он схватил её за рёбра, и оттолкнула с такой силой, что сама же и упала, но встала снова и подошла ещё раз его обнять. Берналь ударил её по лицу и вскочил с кровати, крайне напуганный неизвестно какими древними запретами и кошмарами.

— Злая, злая девочка! — крикнула она.

(Из «Злая девочка», «Истории Евы Луны»)

Он отчаянно нуждался в любви, горя изнутри жестоким и необъяснимым пылом, страшась барабанной дроби собственного сердца, пропитавшего спальный мешок липкого мёда, беспорядочных снов и прочих выкидываемых телом сюрпризов. Кости растягивались, появлялись мышцы, росли волосы, а кровь кипела в непреходящей лихорадке. Было достаточно буквально пустяка, чтобы внезапно ощутить удовольствие, непременно влекущее за собой смущение и чуть ли не обморок. Случайное прикосновение женщины на улице, взгляд на женскую ножку, сцена в кино, фраза из книги и вплоть до дрожащего сидения в трамвае — его возбуждало буквально всё.

Ему приходилось и учиться, и работать, но усталость за день нисколько не мешала неистощимому желанию погрязнуть в мути, затеряться в грехе, в очередной раз выстрадать смесь удовольствия и смерти, смесь, скоротечную саму по себе.

Занятия спортом и танцами помогали высвобождать энергию, и всё же требовалось более сильнодействующее средство, способное заглушить шум инстинктов.

Ещё в детские годы он безумно влюбился в мисс Джун. Он, будучи подростком, задыхался от диких вспышек страсти к неприступным девушкам, в основном старше себя, к которым не осмеливался подойти и утешался обожанием прелестных созданий на расстоянии. Через год его вес и габариты резко увеличились, хотя в свои шестнадцать он по-прежнему оставался худым подростком с выпирающими коленями и слишком большими ушами, несколько жалким на вид юношей, по виду которого было легко понять, что он обладает кротким характером.