Любовь Яровая
Шрифт:
Горностаева. Идём, идём, ради бога.
Горностаев. Ну, Леля, давай магазин. (Надевает лоток.)
Горностаевы и Малинин уходят. Панова несёт переписанные бумаги в кабинет. Входит Колосов, останавливает Панову.
Колосова. Павла Петровна, что это за пакет получен для полковника Кутова?
Панова. Отойдите.
Колосова.
Панова. А вам какое дело?
Колосова. Только два слова: да? нет? где?
Панова. Вам нужно знать?
Колосова. Да. От вас зависит их жизнь.
Панова. Это как же?
Колосова. Я не могу сказать, но это так.
Доносится пение Чира.
Панова. Уходите сию минуту!
Колосова. Милая, хорошая, не верю, что вам не жаль.
Панова. Мне жаль, что и вас с ними не повесят. Но если вы сию минуту не уйдёте, то разжалобите меня, и вас повесят. Я это сделаю.
Колосова. Сделайте. Только скажите, получено утверждение приговора?
Панова. Чир!
Входит Чир.
Монтёр кончил работу. Проводите его в кабинет завхоза.
Чир уводит Колосова. Панова уходит в кабинет. Входит Дунька, навстречу ей появляется Елисатов.
Елисатов. Сердечный привет, Авдотья Фоминишна. Что хорошенького?
Дунька. Да вот пропуск на хронт получить.
Елисатов. Что везёте нашему доблестному воинству?
Дунька. Да тут того-сего…
Елисатов. Доброе дело, доброе.
Дунька. Да, конечно ж. Надо всем до поту-крови. За веру-отечество.
Елисатов. Необходимо. А у меня для вас сахарцу семь пудиков имеется.
Дунька. Почём?
Елисатов. Миллион двести.
Дунька. Тю! Да я вчерась по семьсот тысяч брала.
Елисатов. То — вчерась. А сегодня… Вам, говорите, на фронт нужно? Едва ли это возможно.
Дунька. Вот туда к чертям. За своё ж любезное да и страждай.
Елисатов. Серьёзные операции предстоят: штатских не пускают.
Дунька. Да я ж почти что военная: медаль приделена, муж на хронте.
Елисатов. То муж. У вас же корпус и вся организация тыловая.
Дунька.
Елисатов. Единственно из уважения к фронтовой доблести вашего супруга и вашим тыловым добродетелям.
Дунька. А конечно ж! Он там стражается, а я тут страждаю, а что кто взял в мысли, так никто…
Елисатов. Только я один. Помните, когда ещё трюмо ваше так безбожно разбили?
Дунька. Кабы мой каптенармус Кузьма Ильич не успокоил тогда сердце…
Елисатов. Это уж потом. А первый я сказал: вот беззащитная жертва революции, голубка, застигнутая ураганом…
Дунька. Ой, может, и брешете, а против образованности слов чисто не могу выстоять… На нежности ж слаботу имею.
Елисатов. Это от комплекции. Деньги, сахар и пропуск на фронт сейчас.
Дунька. Половину на два дня не поверите?
Елисатов. Горлинка, я сам себе на одну секунду не верю.
Дунька. Так честное ж слово!
Елисатов. Честней моих слов, как известно, нет, а я даже им не верю.
Дунька. Чтоб тебе онеметь. (Достаёт деньги.)
Елисатов(в дверях). Вот, капитан, наша патриотка Авдотья Фоминишна вся рвётся на фронт.
Кабинет Малинина. На сцене Панова. Входит Любовь Яровая.
Панова. Кто это? Чир, вы?
Любовь. Нет, это я.
Панова. А, товарищ Яровая. Вы к кому?
Любовь. К вам.
Панова. Что такое?
Любовь. Я хотела справиться… Не поможете ли…
Панова. В чём?
Любовь. Павла Петровна, я… о жегловцах…
Панова. Послушайте…
Любовь. Нет, вы слушайте!
Панова. Слушаю.
Любовь. Помогите. Скажите… В ваших руках жизнь таких людей…
Панова. Если бы в моих руках была жизнь таких людей, я давно бы их удавила.
Любовь. Не верю…
Панова. Верьте чести: если бы на месте жегловцев были белые убийцы, а на моём — вы, спасли бы вы их?
Любовь. На месте друг друга мы никогда не будем. Но сами вы говорили: обе мы вдовы. Или вы хотите, чтобы вас, вдов, было ещё больше?
Входит Чир.
Панова. О, хочу! Уходите вы. Чир, вы что?