Любовь ювелирной огранки
Шрифт:
Искусственные волосы барышни, накрученные на бигуди, были намертво зафиксированы лаком.
— Я в порядке, — соврала Эсфирь не своим голосом, который исходил откуда-то из области рёбер и неприятно резонировал в гортани. — Расскажите мне то самое, потрясающее. Я хочу знать.
Ее первоначальная ошибка стоила слишком дорого и должна была окупиться. Желательно — невероятным открытием.
— Нет. Не расскажем, — стала в позу барышня с печеньем. И пустив поднос по кругу, переплела на груди руки.
— Вот именно. Не расскажем, — подтвердила Невеста. — А покажем!
Прочие
Понятно. Шутки у них такие.
А Эсфирь чуть было не решила, что всё, не видать ей тайны Вершителя, как своих ушей.
— Ладно, отведите ее кто-нибудь в операционную, — равнодушно распорядилась шутница номер один, когда ей вернули пустой поднос.
Эсфирь ощущала себя прямо как этот поднос — опустошенной. А еще потерянной. Опустошение и потерянность возглавляли парад, пока остальные эмоции вяло плелись за ними в хвосте.
Она практически ничего не испытала, когда ее привели в операционную и показали хирургический стол. Там, на белоснежных простынях, кто-то лежал со вскрытой грудной клеткой. И, что примечательно, вокруг не обнаружилось ни единой капли крови. Прямо-таки стерильная чистота.
— Подойди поближе, — посоветовала девица в платье. — Взгляни.
Кристалл, который увидела Эсфирь в груди неведомой куклы, переливался золотом и лазурью.
— Живой кристалл, — пояснила Невеста. — Источник силы. Что-то вроде универсального генератора. Нужно дождаться Мастера, чтобы он завершил работу.
— И когда же Мастер придет?
— Может, сегодня. А может, через неделю. Или даже через месяц.
— И что, всё это время она будет так лежать? — спросила Эсфирь, чувствуя, как угасают внутри последние вспышки страха и как на его место заступает абсолютное безразличие.
— А ей несложно. В отличие от людей, нам не надо питаться и двигаться. Мы комфортно чувствуем себя в какой угодно позе. И вообще, мы всего лишь экспериментальные модели, заготовки. Мастер делает с нами, что хочет. И мы, конечно же, на всё согласны.
— Но это безобразие! — попыталась было воскликнуть Эсфирь. Только вот ее негодование мгновенно вытеснила какая-то необъяснимая, сковывающая холодность. Поэтому вместо восклицания у нее вырвался сдавленный шёпот.
— Перестань. Кристаллы позволяют нам чувствовать. Они — великий дар для таких болванок, как мы. Правда, знаешь, ходят слухи, что однажды Мастер вживил кристалл одной человеческой женщине, которая уже стояла на пороге смерти. И женщина та вроде как переродилась, стала феей и поселилась в верхних мирах. Мы ей страшно завидуем. Нам ведь не то, что в фей, нам и в людей никогда не превратиться. Мастер как-то раз обмолвился, что для бесчувственной пластмассы живой кристалл — вполне сносная замена пустоте. Но он ничто в сравнении с человеческим сердцем.
Невеста выложила конфиденциальную информацию и с удовлетворением замолкла.
— Значит, вот он, ваш потрясающий секрет? — спросила Эсфирь, ужасаясь тому, с какой скоростью по ее пластиковому телу разливается апатия. — Хорошо, я узнала, что хотела. А теперь будь добра, проводи меня обратно к границе. Думаю, не стоит тут задерживаться.
— Что ты!
Невеста сделала шаг и толкнула ее на ближайшую койку. Потеряв равновесие, Эсфирь ударилась о стену головой, но боли не ощутила. Ей вдруг стало совершенно всё равно, что с ней будет дальше. Она не сопротивлялась, пока кукла привязывала ее к койке ремнями. Зачем сопротивляться?
Не нужно есть, не нужно двигаться. Не нужно бороться за выживание. Разве ж это не прекрасно?
Глава 12. Логово куратора и ошарашенный призрак
Надо было видеть, как тонко и неподражаемо усмехнулся Ли Тэ Ри, провожая взглядом стайку кандидаток. В Пелагее зрело нездоровое желание открутить этому красавчику голову. Чтобы ни поводов, ни, что называется, инструмента для расточения улыбок у него больше не было.
Смертельное оружие, стреляющее навылет. Тяжелая артиллерия. Преступное, противозаконное средство. Вот что такое его улыбка.
Гарди, кажется, упоминал о заоблачной конкуренции и ожесточенном соперничестве между претендентками. Дескать, барышни со всего света съезжаются в ледяной дворец, лишь бы только поступить к шефу в обучение. Потому что он невероятный сердцеед со сногсшибательной харизмой. Непробиваемый, принципиальный индивидуалист, по которому сохнет полмира. И требования у него завышены до небес. Требования, разумеется, к мастерству.
Еще никому не удавалось устроиться на стажировку именно к шефу. К кому угодно попадали, только не к нему. А этот — мрачный, неприступный эталон красоты — так и ходит без учеников.
Пелагея плелась за куратором и гадала: может ли быть, что шеф и Ли Тэ Ри — одно и то же лицо? Да нет, вряд ли. Впрочем, несколько пунктов из анкеты совпадает. Куратор, вон, и мрачный, и красивый. А девицы, что им встретились, еще немного — и повисли бы у него на шее.
Не ради него ли они, часом, обивают пороги ледяных экзаменационных аудиторий? Слетелись, понимаешь, как на какой-нибудь царский отбор невест. Смешно даже.
Пелагея остановилась и насупилась. Уж она точно не станет подлизываться к шефу, будь он хоть сам царь. И соперничать для нее последнее дело.
"Я не участвую в ваших глупых играх", — проворчала она, стиснув банку, где, мерцая, бились светлячки.
— Что застыли, уважаемая? — с некоторым раздражением окликнул ее Ли Тэ Ри. — Поторопитесь и прекратите глазеть по сторонам!
Она заскочила за ним, когда он уже почти захлопнул дверь. И обомлела: обитель куратора состояла сплошь из серебра и платины. Никакого вам ненадежного льда, исключительно драгоценные металлы. Причем стены по умолчанию существовали в расплавленном виде и вырастали прямо на глазах (будто дожидались, пока придет хозяин, чтобы его впечатлить). Стоило Ли Тэ Ри появиться в кабинете, как пространство перед ним начало поспешно выстраиваться в фигурные арки, изящные винтовые лестницы, колонны и опоры с замысловатой резьбой.