Любовь зла (фрагмент)
Шрифт:
– -Ну и пошла ты к Ч!– - он круто развернулся и скрылся в неупоминаемой.
Там он сорвал с себя одежду и ступил под душ -- на положенные ему тридцать секунд. Потом обсох под сушилкой и принялся яростно драить зубы, словно пытаясь содрать с них все ужасные слова, вырвавшиеся у него в пылу ссоры: они словно жгли ему рот своей скверной. Он уже начал раскаиваться в своем поведении -- как обычно. Кроме того, он заранее трусил от мысли о том, что должна будет Мэри рассказать своему иоаху, и что придется говорить ему самому, и что за этим всем может последовать. А последовать может то, что его МР упадет
Размышляя об этом, он машинально оделся и вернулся в спальню. Мэри, увидев, что он снова полностью одет, закаменела на полпути в неупоминаемую:
– -Хэл, ты же не собираешься...
– -Собираюсь,-- ответил он.-- Я не буду спать в барахле, от которого смердит Олафом.
– -Прошу тебя, Хэл,-- умоляюще сложила она руки,-- не заставляй меня выслушивать свои ужасающие вульгарности. Я не хочу больше слышать этих гадостей.
– -Приношу вам свои извинения,-- отвесил он шутовской поклон,-может, вы предпочтете, чтобы я впредь использовал в подобных случаях аналогичные выражения на исландском языке? А может, вы предпочитаете язык Новых Гебридов? Но на каком бы языке я ни говорил, смысл будет тот же: пот -- естественное физиологическое выделение человека, и он, совершенно естественно,-- воняет!
Мэри заткнула уши и стремглав понеслась в неупоминаемую, с силой хлопнув за собой дверью.
Хэл бросился на тощий матрас и, чтобы свет не бил в глаза, закрыл лицо руками. Через пять минут он услышал, как скрипнула дверь -- она давно уже нуждалась в смазке, но их бюджет (как, впрочем, и бюджет Олафа Маркониса), не включал в себя масло для смазки дверных петель. А если его МР упадет еще ниже, Марконисы могут подать петицию о его переводе в другую квартиру. Если только сумеют найти более неприхотливую пару (разве что из новопереведенных в высший профессиональный класс), которая согласится переехать к ним.
"Сигмен правый!– - думал Хэл.-- Ну почему я не умею удовлетворяться жизнью, какая она есть? Почему я не умею принять верносущность полностью? Откуда во мне столько от Противотечи? Ответь мне! Просвети меня!"
– -Сколько ты будешь упорствовать в нешибе, Хэл?– - раздался голос Мэри, укладывающейся рядом с ним.
– -В каком это нешибе?– - спросил он, уже догадываясь, к чему она клонит.
– -Я говорю о том, что ты собираешься спать в верхней одежде.
– -А почему бы и нет?
– -Хэл!– - зашипела она.-- Ты прекрасно знаешь почему -- нет.
– -Не-а, понятия не имею,-- невинно ответил он. Она, как и предписано, прежде чем лечь в постель, погасила свет, и теперь он смог открыть глаза.
Хэл лежал, глядя в надвигавшуюся на него кромешную тьму.
Ее тело, если совлечь с него все одежды, должно светиться белизной при свете луны. Или лампы,-- думал он.-- Но я никогда не видел ее тела, никогда не видел ее хотя бы полуобнаженной. Я вообще не видел в своей жизни ни одной обнаженной женщины. Если только не считать той картинки, что подсунул мне тот парень в Берлине. И я, бросив на нее один полуголодный, полуужаснувшийся взгляд, сбежал от греха подальше. Не знаю, что с ним было потом. Поймали ли
Омерзительно... И все же он видел эту картинку перед собой так же отчетливо, как если бы она все еще стояла перед глазами, ярко освещенная берлинским солнцем. И он снова видел того парня, который пытался ему всучить ее: высокий, широкоплечий, симпатичный блондин, говоривший на берлинском диалекте исландского.
О, плоть, жемчужно-светящаяся...
Мэри молчала, но он слышал ее дыхание.
– -Хэл,-- зашептала она,-- ты считаешь, что на сегодня ты натворил уже достаточно? Ты что, хочешь, чтобы я в своем докладе иоаху прибавила еще кое-что?
– -Ну, что я еще натворил?– - рявкнул он, хотя в глубине души чуть посмеивался над ней и просто хотел таким образом заставить ее выложить свои козыри.
Но она не поддалась на провокацию и еле слышно прошептала:
– -Ты кое-что не сделал.
– -Ты это о чем?
– -Сам знаешь.
– -Не знаю.
– -В ту ночь, когда ты наутро собирался уезжать в этот свой заповедник, ты отговорился тем, что слишком устал. Это, конечно, не извинение, но я все же ничего не сказала иоаху, потому что ты уже выполнил свою супружескую норму за неделю. Но так как ты уже две недели в отъезде...
– -Супружеская норма!– - вслух повторил он, приподнимаясь на локте.-- Недельная норма! Так вот как ты все это воспринимаешь!
– -Но, Хэл,-- в ее голосе звучало искреннее удивление,-- как мне еще это воспринимать?
Он со стоном откинулся на подушку и уставился в темноту.
– -К чему все это?– - сказал он наконец.--Ну почему? Почему мы обязаны?.. Мы женаты уже девять лет, но у нас нет детей, и никогда не будет. Я даже подавал прошение об расторжении брака. Так почему мы с тобой до сих пор продолжаем это бессмысленное представление, как пара роботов из трехмерки?
Он услышал ее всхлипывания и отчетливо представил ее искаженное ужасом лицо.
– -Мы обязаны, потому что мы обязаны. А что нам еще остается делать? Ты же не хочешь предложить мне...
– -Нет, нет и нет!– - отрезал он, в то же время с ужасом представляя, что будет, если она обо всем этом донесет иоаху. Может, что-то другое ему еще могут спустить, но малейший намек на то, что он отказывается исполнить свой супружеский долг, тем самым отказываясь от воплощения в жизнь законов Сигмена... Страшно было об этом подумать. Да, он пока еще университетский преподаватель, имеющий пака с отдельным жилым помещением, имеющий шанс на повышение. Но если только...
– -Конечно же, нет,-- уже мягче продолжил он.-- Я знаю, мы должны приложить все усилия, чтобы иметь детей. Но, похоже, мы с тобой обречены на бесплодие.
– -А доктор говорил, что ни у тебя, ни у меня нет никаких физический отклонений, препятствующих оплодотворению,-повторила она в тысячный раз за последние пять лет.-- А это может означать только то, что один из нас впал в многоложество. И я точно знаю, что этот один -- не я. Со мной такого быть не может!
– -Наше темное "я" прячется за светлое "я",-- процитировал Хэл отрывок из "Западного Талмуда",-- Противотеча в нас ставит нам препятствия, и мы даже не подозреваем об этом.