Любовь

Прехт Рихард Давид

К сожалению, со многими любящими происходит то же самое, что произошло со мной в моем отношении к Рождеству. Со временем проходит волшебство, которое человек проецировал на себя, и то, что прежде воспринималось как нечто «святое», становится привычной рутиной. Потеря настолько же драматична, насколько и знакома. Ее пережили миллиарды людей. В течение последних нескольких десятилетий нас захлестывает поток советов, как избежать этой раскручивающейся назад спирали. Согласно этим советчикам, рассеивание волшебных чар и исчезновение магической совместной реальности не является ни следствием снижения фенилэтиламина в крови, ни требований критического разума, который вступает в свои права после периода любовного помрачения. Нам обещают, что вечной любви можно научиться. Так ли это?

Прежде чем мы займемся этим вопросом в следующей главе, я бы хотел

подвести краткий итог сказанному в главах предыдущих. Итак, человек — это живое существо, обладающее совершенно нормальными животными эмоциями. Наша способность к образованию сложных представлений, однако, превращает множество наших эмоций в неопределенные, диффузные, летучие, удручающие и переливающиеся разными красками чувства. Эти чувства не с точностью взаимно однозначного соответствия соответствуют нашим эмоциям. Тому есть две причины. Первая: как показал Шахтер, мы не просто обладаем эмоциями, мы их интерпретируем до ближайшего возможного преобразования или «ложной атрибуции». Вторая: границы толкований наших чувств заданы языком. Как понял Райл, из текучих и переменчивых возбуждений мы образуем обобщающие существительные. Поэтому и о любви мы говорим как о некоем действительно существующем предмете, как, например, о столе, а не как о текучем конструкте, созданном силой нашей способности к представлениям.

Над нашими животными эмоциями, инстинктами, биохимическими процессами нас поднимает способность к самоинтерпретации. Ступенью выше находится наше сугубо личностное понимание самих себя, которое определяется тем, как мы интерпретируем себя и других. Наша осознанная идентичность не равна нашей биологической идентичности, и эта нейтральная полоса создает простор для игры, так же, как и для любви. Тот, кого мы любим, имеет гораздо большего общего с нашим родительским домом, нежели с конкурентами по красоте. Только в период полового созревания, в пубертатном периоде, когда наши самосознание и понятие о самих себе зиждутся на зыбком основании, привлекательность партнера играете зависимости от обстоятельств главенствующую роль.

Наша страсть, таким образом, является сочетанием переживаний и изобретения — изобретения, придуманного в детстве, как и почти все, что связано с нашими самыми сильными чувствами. Тот, кого мы больше всего желаем сексуально, соответствует нашим влечениям, тот же, в кого мы влюбляемся, больше похож на наших родителей и вызывает в душе переживания раннего детства, тот же, кого мы, наконец, любим, это — в широком смысле — вопрос нашей концепции собственной личности.

Точно так же протекает процесс возрастания значения свободы воли. Наше сексуальное влечение практически не подчиняется нашей воле. Нам не приходится искать человека, который нас возбуждает. В возникновении чувства влюбленности мы принимаем некоторое сознательное участие — во всяком случае, если мы взрослые люди с определенным жизненным опытом. Пускать человека в свой мир или нет — эту проблему мы решаем с помощью карты любви, выбирая две возможности: «да» или «нет». Что же касается любви, то здесь мы в известной степени решаем вопрос по своей собственной воле.

Вопрос только, в какой степени?

Глава 9

Работа над ошибками

Любовь — это искусство?

Эрих Фромм: бургомистр и искусство любви

Корсика, лето 1981 года. Мне было шестнадцать, я впервые оказался на юге, в маленькой гостинице, утонувшей в вечнозеленом кустарнике. Как все шестнадцатилетние юноши, я был безнадежно влюблен — хрестоматийный случай безответной любви. Гормоны в крови зашкаливали, пряный запах травы сводил с ума. Самое ужасное заключалось в том, что на отдыхе я был с матерью, а это не самая подходящая компания в такой ситуации и в такое время.

Мама в тот период переживала midlife crisis (кризис среднего возраста). Его, этот кризис, изобрели именно тогда. Именно там, на берегу Кальви, она впервые почувствовала себя старой. Между тем приходилось общаться с другими постояльцами, не обходившими нас своим вниманием. Одиночество располагает к общению. Компания состояла из коренастого регента хора из Порца и отдыхавшего с супругой

по имени Хильдекард лысого пожилого бургомистра какого-то районного центра в Зауэрланде. За ужином бургомистр обычно потчевал регента зауэрландскими премудростями административного управления. Днем, лежа в шезлонге, бургомистр читал «Искусство любви» Эриха Фромма. Между делом он внимательно приглядывался к происходящему и давал маме уроки интеллигентного флирта. Мама была феминисткой, хотя и не слишком преуспевала на этом поприще. Лекции бургомистра не производили на нее должного впечатления. Бургомистр считал, что интеллигентный флирт — это когда не сразу переходят к делу. Мне же казалось, что сам он на пляже вопреки своим словам слишком быстро переходил к делу. (Скорее всего этого господина уже нет в живых, но если он читает эти строки, то я хочу от души пожелать ему здоровья и долголетия!)

Во всех моих несчастьях я был склонен винить Эриха Фромма. Уже сама эта фамилия напоминала мне о церкви и презервативах [2] . На обложке была фотография автора — очень похожего на бургомистра. Кстати, его тоже звали Эрих. Десять лет после этого я думал, что это книга — наставление по флирту для стареющих мужчин. Матери книжка тоже не нравилась, она находила ее содержание слишком «эзотерическим». Возможно, поэтому книга и пользовалась такой популярностью. «Искусство любви» — самая читаемая из всех написанных на эту тему книг. В мире было продано пять миллионов экземпляров. Но она не имеет отношения ни к флирту, ни к эзотерике. О чем же она тогда? Что хотел сказать нам Эрих Фромм?

2

Fromm — благочестивый (нем.).

Эрих Пинхас Фромм родился в 1900 году в семье виноторговца во Франкфурте-на-Майне. Это была религиозная еврейская семья. Очень рано щуплый, непривлекательный подросток увлекся еврейской мистикой. Он быстро сходится с такими молодыми еврейскими интеллектуалами, как Зигфрид Кракауэр, Лео Левенталь и Мартин Бубер. После окончания школы Фромм изучает юриспруденцию в Гейдельберге. Под влиянием новых друзей Фромм грезит о «еврейском» синтезе социализма, мистики и гуманизма. После окончания курса и защиты диссертации ко всему этому добавляется психоанализ Зигмунда Фрейда — еще один очаровательный вызов.

Фромм хочет совершить рывок, хочет сплотить вокруг гуманистической идеи расколовшийся в 1920-е годы мир. Одновременно он начинает учиться психоанализу — в Мюнхене и Берлине. В 1926 году он женится на своей ровеснице, докторе-психиатре Фриде Райхман, и открывает в Берлине кабинет психоанализа. Карл Маркс и Зигмунд Фрейд становятся для него важнее прежних теологических увлечений. Новая цель Фромма — трезвая аналитическая социальная психология. Он основывает Франкфуртский психоаналитический институт, филиал знаменитого Института социальных исследований. Он читает лекции во Франкфурте и практикует в Берлине. В 1932 году он разводится с Фридой Райхман, а два года спустя, после прихода к власти национал-социалистов, эмигрирует в США.

В отличие от многихдругих немецких интеллектуалов Фромму удается на удивление быстро адаптироваться в Нью-Йорке. Он открывает кабинет психоанализа и читает лекции в Колумбийском университете. В 1938 году в Институте социальных исследований, который переместился в Нью-Йорк, разражается скандал. Теодор В. Адорно, который был на три года моложе Фромма, восходящая звезда Института, выживает из него конкурента. Адорно никогда не считал Фромма светилом, скорее — философом-популяризатором.

Большинство сотрудников института после войны вернулись в Германию. Фромм остается в Соединенных Штатах, принимает американское гражданство и читает лекции в Вермонтском и Йельском университетах. Одновременно он излагает на бумаге и быстро публикует свои идеи. Он пишет книги о национал-социализме, о психоанализе и этике, а также о психоанализе и религии. Теология, которую Фромм забросил в 1920-е годы, снова приобретает в его глазах большое значение. В 1944 году он женился на глубоко религиозной женщине, фотографе Хенни Гурланд, которая — при весьма драматичных обстоятельствах — бежала из Германии с Вальтером Беньямином. Следствием этого утомительного путешествия явился ревматический артрит. Из-за болезни Хенни Фромм вместе с ней переезжает в 1949 году в Мексику. В Мехико он становится внештатным профессором психоанализа.