Любовная лирика классических поэтов Востока

Рудаки Абульхасан

40

Я восхищен шалуньей озорною, — не назову ее. Пусть буду я пронзен стрелой стальною, — не назову ее. Я, как свеча, из-за разлуки с нею и таю и горю, Пусть я сгорю, сокрытый мглой ночною, — не назову ее. Вокруг меня бушуют волны: это — потоки слез моих. Жемчужину мне принесло волною, — не назову ее. Я видел многих тонкостанных, стройных, затмивших кипарис, Но я пленен одною, лишь одною, — не назову ее! Я видел многих нежных и прелестных, но в мире лишь одна Моим владеет сердцем и душою, — не назову ее. Познал я горечь из-за сладкоустой, но что же делать мне, — Не смолкнет мир, пока я не открою, не назову ее! Ты

говоришь мне так: «Джами неверен, мне от него беда», Me думай, что не знаюсь я с бедою, — не назову ее!

41

Узкой келье я просторность кабака предпочитаю, Утренней молитве — ругань голяка предпочитаю. Леденец, в руке зажатый ринда — пьяного гуляки, Четкам важного, святого старика предпочитаю. Стража нравственности надо напоить вином отменным! Опьяненного — всем трезвым — дурака предпочитаю. На собранье многолюдном о любви шуметь не нужно: Сень забытого, глухого уголка предпочитаю. Хорошо сказал безумец: «Ты влюблен? Так стань безумцем», — Всем страстям я страсть безумца-смельчака предпочитаю! К дому твоему отныне как чужак приду я, ибо Ты сказала: «Я знакомцу чужака предпочитаю!» Скрыл Джами свои страданья посреди развалин сердца, — Для страданий пыль такого тайника предпочитаю.

42

О свежем воздухе лугов, садов желанных — вновь мечтаю. О кипарисе молодом и о тюльпанах вновь мечтаю. О ветер, для чего несешь ты мне цветов благоуханье, — Об одеяниях ее благоуханных вновь мечтаю. Я клятву дал: не буду пить. Пришла весна. О кравчий, где ты? Освободи меня от клятв: о счастье пьяных — вновь мечтаю. Мне добрых слов не говоришь? Хоть непотребные скажи мне: Давно я жду твоих речей, о долгожданных — вновь мечтаю. Кто я, чтобы к тебе прийти на пир? — Я только издалека Смотреть на пир и на гостей, тобою званных, — вновь мечтаю. Пусть лучше без тебя умру, когда подумаю в смятенье, Что жить хочу я без тебя: о новых ранах — вновь мечтаю. Джами, не думай о губах возлюбленной, оставь моленья: Мол, слово услыхать одно из уст румяных — вновь мечтаю!

43

От женщин верности доселе я не видел, От них лишь горести — веселий я не видел, Меня не видя, так меня терзает злая, Что плачу: злость ее ужели я не видел? Так много волшебства в ее глазах прекрасных, Какого и в глазах газели я не видел. К чему ей говорить, что я скорблю всем сердцем? Чтоб луноликие скорбели — я не видел. Пусть плачет только тот, кто мне сказал: «Чтоб слезы, Струясь из ваших глаз, кипели, — я не видел!». Как мне расстаться с ней? Мы с ней — душа и тело, А жизни без души нет в теле, — я не видел! Любовь — недуг, но как избавимся от боли? Джами сказал: «Лекарств и зелий я не видел!».

44

Красавиц верных восхваляют, стремятся к ним со всех сторон, А я жестоким бессердечьем своих кумиров покорен. Стремлюсь кровоточащим сердцем я только к тем, чье ремесло — Надменность, дерзость, прихотливость, их слово для меня закон. Я прихожу к каменносердой, я душу приношу ей в дар, Хотя уверен я, что буду мечом красавицы пронзен. В ее покой вступает каждый, кто родовит, могуч, богат, Лишь тот войти в покой не смеет, кто всей душой в нее влюблен. Пронзи меня стрелой: я ранен, но мне твоя стрела — бальзам, А нож врача мне не поможет, врачом не буду исцелен. Твоя стрела от ран разлуки навеки вылечит меня, — О, как прекрасна сталь, что властно исторгнет мой последний стон! Джами в тоске нашел подкову с копыта твоего коня, — Да будет раб печатью рабства подковой

этой заклеймен!

45

Что за дерзкая тюрчанка! Посмотри: она пьяна! Полонила целый город и домой идет одна, А за ней идут безумцы многотысячной толпой, И толпа влюбленных грешной красотой ослеплена. У меня душа из тела к родинке ее летит, — Словно птица, что на воле хочет вкусного зерна. Мне терпенье не знакомо, но с мученьем я знаком, — Тяжесть этого знакомства мне надолго ль суждена? Та свеча, что твердо знает, как страдает мотылек, Ни за что среди влюбленных загореться не должна! Жаждет верующий рая, а подруги — верный друг, Филин грезит о руинах, роза соловью нужна. Соглядатаи святоши, что вам надо от Джами? Только в том вина поэта, что возжаждал он вина!

46

Друзья, в силках любви я должен вновь томиться! Та, что владеет мной, — поверьте! — кровопийца! К ней полетела вдруг душа, покинув тело, — Из клетки выпорхнув, в цветник попала птица. Товару каждому — свой покупатель всюду: Стремимся мы к беде, святой к добру стремится. Увы, в ее покой пробрался мой соперник, — Так с розою шипу дано соединиться! Мы знаем: простака опутает мошенник! — Мой ум опутала кудрями чаровница! Закрыв глаза, во сне я лик ее увидел: Что видит наяву другой, — мне только снится. Джами, ты терпишь гнет владычицы покорно, Но где же твоему терпению граница?

47

Сказало сердце: «Ты для нас беда». А сердце правду говорит всегда. Для наших глаз целебной будет пыль, Где очертанье твоего следа. Спросил я: «Исцелюсь ли без нее?». А люди мне сказали: «Никогда!». Спросил я: «Что таят уста твои?». Она: «В них животворная вода!». Сказала то, что втайне знал давно: «Убила бы тебя, да жаль труда!». — «Но все ж убей меня!». Она в ответ: «Ничтожен ты, — сгорю я от стыда!» — «Я все года мечтаю о тебе», — Джами твердит об этом все года.

48

Ужели бог не знал, твой облик создавая, Что ты для душ людских — беда и боль живая? Хотели на небе создать твое подобье, — И небожители взрастили древо рая. Из капель облака господней благодати Сотворены уста и прелесть их земная. Убийственны твои чарующие взоры, Ты стрелами ресниц грозишь, сердца пронзая. Жемчужин-слез у ног твоих я много пролил, — Что ни жемчужина, то крупная, большая. В ристалища глаза влюбленных превращались, Когда наездница скакала молодая. Уже решил Джами не кланяться кумирам, Но пал перед тобой, тебя благословляя.

49

Кто она, из-за которой разум всех людей погас? Целый город обезумел из-за этих темных глаз! Не успело загореться, как свеча, ее лицо, — Птицы стали мотыльками, и сгорят они сейчас! Лишь пригубила немного чашу, полную вина, — Налетели мы, как мухи, эта чаша манит нас. Каждый, кто хотел бы слово произнесть о страсти к ней, Стал владыкой всех красавиц, речь его для них — приказ. Для чего зрачки мне, если у меня в глазах живет Та, из-за которой слепну, та, чей лик меня потряс? Если кудри луноликой мне погладить не дано — С гребешка один лишь волос пусть подарит мне хоть раз. Господин, прошу, не слушай то, что говорит Джами, — Многих, раною смертельной поразил его рассказ!