Любовная западня
Шрифт:
— Джеймс, я тебе точно говорю — если ты сделаешь еще хоть что-нибудь…
Он мягко отвел ее руку в сторону.
— Только дай мне посмотреть на эту милую маленькую штучку, чтобы мне было о чем мечтать, когда ты меня оставишь и уедешь в школу. — Джеймс осторожно раздвинул ее бедра, его глаза впились в кудрявые волосы, растущие между ног. — О какая прелестная киска! Она просто требует, чтобы ее поцеловали…
— Джеймс!
— О, дорогая, еще только одну минутку. Я обещаю… я… не… — Он впился губами в нежную промежность.
После
В тот момент, когда Тимбер решила, что больше не выдержит, Джеймс со стоном отшатнулся от нее.
— Если бы я пошел дальше, то не знаю, что бы случилось, — тяжело дыша, прохрипел он. — Тимбер, можешь ли ты простить меня за то, что я так увлекся? Дорогая, скажи, что прощаешь меня.
Джеймс натянул джинсы на негнущиеся ноги Тимбер и сам застегнул молнию.
— Я виновата в этом не меньше тебя, Джеймс. Я… я не знаю, что на меня нашло: мне не стоило позволять тебе это…
— Я думаю, наши кони уже успели заскучать, — пробормотал Джеймс. — Наверное, пора ехать домой.
— Да, — сказала Тимбер, спрыгнув с дерева и чуть не потеряв равновесия. — Думаю, что да. Матушка Роуз говорила, что приготовит ужин к нашему возвращению. — Тимбер вовсе не испытывала особого желания отведать фирменных блюд старой негритянки — жареных цыплят и запеченных в тесте яблок — но считала, что нужно хоть что-то сказать.
Тимбер галопом погнала Соболя через заболоченный участок, где черной тучей вились москиты. Ее смущало то, как она хотела, чтобы Джеймс занялся с ней любовью, и огорчало, что именно он остановился, не доведя дело до конца.
Ехавший сзади Джеймс Фортсон перевел Грома на легкую рысь. Джеймс был очень, очень доволен тем, как развиваются события. Как ни велико было желание, он сумел контролировать себя. Теперь Джеймс мог спокойно дожидаться того времени, когда — возможно, после возвращения из Европы — у Тимбер будет полная возможность доказать ему, что он совсем еще не стар для нее.
Подругам не верилось, что день окончания Эйвери, день, о котором они мечтали, не веря, что он когда-нибудь придет, наконец-таки настал. На дворе было четвертое июня 1958 года.
Теперь, когда этот долгожданный день наступил, радостное возбуждение смешивалось с грустью. Кейти, сидя на кровати Джейсона по-турецки, подытожила это так:
— Больше никогда не будет по-старому. И, попав в беду, мы больше не сможем рассчитывать друг на друга. Как только мы отсюда уедем, разомкнется магический круг. Каждая из нас будет противостоять всему миру в гордом одиночестве.
Джейсон, который в это время наклеивал фотографии в альбом, рассмеялся:
— Если вас послушать, то окончить колледж — все равно что умереть. Это только начало, любовь моя. Только начало!
— Я понимаю Кейти. — Франческа
— Но мы же встретимся в Европе! — сказала Тимбер, любовно гладя роскошный путеводитель, присланный ей на прошлой неделе секретарем Джеймса. Тимбер все еще не могла в это поверить. Она сможет побывать там, где побывал Микеланджело, сможет увидеть его удивительные работы, сможет подолгу рассматривать бесценные картины и скульптуры времен Возрождения. — В Венеции, во второй неделе июля. Я, например, очень буду ждать!
При виде такого энтузиазма Франческа улыбнулась. Ей-то уже почти надоело ездить за границу. Июньская поездка в Рим — это работа, работа и еще раз работа. Но рандеву в Венеции действительно будет замечательным. Доркас согласилась с тем, что Франческе нужно немного отдохнуть, чтобы справиться с бешеной нагрузкой, которая ждет ее впереди.
— Кейти, я не знаю, как ты сможешь выдержать этот летний семинар по праву в Оксфорде. Но ты точно сумеешь вырваться к нам в Венецию на несколько дней?
Кейти кивнула.
— Этой осенью я поступаю на юридический факультет, так что семинар особого значения не имеет — честное слово. Ни на что в мире я не променяю нашу встречу в Венеции. — Она посмотрела на Джейсона. — Я бы хотела, чтобы вы передумали, Пан, и тоже к нам присоединились. Это несправедливо, что вас не будет с нами, когда мы будем отмечать пройденный путь и гадать о том, что ждет впереди. Вы ведь все время были с нами.
Девушки затараторили все разом, пытаясь уговорить Джейсона, но тщетно: он лишь с удвоенной силой замахал руками.
— Нет, нет, я говорил вам, что терпеть не могу Европу, терпеть не могу самолеты и, кроме того, не могу сейчас оставить тетю Лилу одну. Вы знаете, как она нуждается в моем присмотре.
— Нам будет ее недоставать, — сказала Франческа, оглядывая комнату. — Нам многого будет недоставать. — Она посмотрела на своих друзей, своих единственных друзей, и на глазах у нее появились слезы. — Черт возьми, почему я уже чувствую себя такой одинокой? Как будто что-то очень хорошее подошло к концу, а я к этому не готова.
Пытаясь скрыть свои чувства, Кейти взяла в руки книгу «Безобразный американец».
— Как сказал Пан, для нас все только начинается. Европа — это замечательно, мы отпразднуем то, что было, и то, что будет. — Она снова положила книгу. — Только мы станем прекрасными американцами. Так что берегись, Мир!
Джейсон спокойно слушал, как его оперившиеся птенцы с беспокойством рассуждали о своем будущем. Вплоть до того момента, когда все сели в «шевроле-импала», подаренный Кейти родителями по случаю окончания колледжа (вместе с блестящей карточкой «Бэнк оф Америка»), чтобы ехать на последнюю сентиментальную встречу у Тредмилла, Джейсон почти не участвовал в разговоре.