Любовницы
Шрифт:
Она разглагольствует о том, что рада была бросить место продавщицы, ведь мало радости в том, чтобы работать на чужих людей. К алтарю ее повели прямо из-за прилавка.
Она боится, что за ее недомоганиями скрывается опасная болезнь.
Врач обследовал и ничего не нашел.
Уж свое-то счастье она нашла.
Она счастлива, ведь все, что она делает для мужа, она делает одновременно и для себя. Чистые носки, свежие рубашки, нижнее белье, вычищенная до блеска обувь — это ведь все для себя самой и для детей. Сделать что-то
Когда Паула спрашивает одну из этих женщин, о чем та мечтает, то мечты эти всегда связаны с семьей, будь то машина, на которой будет ездить вся семья, а мать во время поездки постоянно дожидается повода дать ребенку по рукам, чтобы не совал их куда не следует и чтобы показать, что она тут сидит по праву.
А еще машину можно украсить маленькими вазочками с цветами и подушечками. Будет очень мило. То из одного дома, то из другого доносится детский рев. Кому-то снова досталось по рукам. Стоит умолкнуть одному ребенку, как плачем разражается другой.
Из сверкающих чистотой окон доносятся звонкие шлепки и глухие удары.
Паула говорит:
— Да не лупи ты Карла так сильно, что уж он такого натворил, отпусти его.
Пауле советуют заткнуть рот, пусть сначала своих народит, а потом командует.
Бабушка играет роль примирительницы.
Поэтому дети так любят бабушек. Мать с отцом бабулю всегда не выносят, во все-то она вмешивается.
Муж бабули, дедуля, — тот бабулю ненавидит, во-первых, потому что и в молодости всегда ненавидел, такая вот милая давняя привычка, от которой так быстро не отвыкнешь; ненависть эта сохраняется и в старости, ведь что старику еще остается в жизни, кроме доброй старой злобы, не раз уже сослужившей хорошую службу.
Ненависть не уменьшается, а растет, ведь бабуля давно лишилась своего единственного капитала — внешней привлекательности, которой, вероятно, когда-то обладала. Бабуля потеряла свой товарный вид. Женщины помоложе для дедули, старого перечника, изношенного жизнью, давным-давно стали недоступны, они принадлежат хоть и изношенным жизнью, но еще молодым мужчинам, способным пока самостоятельно зарабатывать.
Женщины помоложе не станут рисковать своим надежным положением ради такого старого засранца, как дедуля.
Вот дедуля и подыхает себе потихоньку. Правда, человек в нем умирает медленней и позже, чем в его почти мертвой жене, но тем не менее умирать — значит умирать, что упало, то пропало, того не вернешь. Да и жена еще время от времени подденет, напомнив, каким он был молодым и бойким щеголем, разве сравнишь с теперешним пердуном Дедуля и бабуля изношены жизнью. Где она, эта жизнь? Не видать, и все же она их износила.
Бабуле давно ясно, что муж ее с определенного возраста никуда больше от нее не денется, вплоть до тяжелой, смертельной болезни и последующего неизбежного исхода. Ему без нее не обойтись, без готовки, без буфета, без стола, без чистой посуды,
Старая развалина полностью зависит от своей законной говноедки.
И вновь и вновь череда вонючих, потных носков и засранных штанов проходит через бабулины руки. В старости бабуля мстит за все с помощью мелочей. У нее есть масса возможностей для конструктивной мести.
И вновь тянется череда унижений и болей, которые доставляют бабуле дедулины ручищи. Череда отвратительных дней. Каждый день, который бабуле еще предстоит вкусить, дедуля берет в свои руки. Лично. И пусть только кто попробует вмешаться.
Однако дедуля с малолетства привык, что о его повседневном быте кто-нибудь да заботится: сначала его бабушка, потом мамаша, теперь вот наша бабуля. Он не в состоянии даже яичницу себе приготовить.
Он несамостоятелен, словно ребенок, если речь идет о таких приятных мелочах, как тяжелая домашняя работа. Любыми мелочами, любыми самыми ничтожными неудобствами, любыми актами домашнего саботажа его легко довести до белого каления.
Старик и старуха вцепились друг в друга мертвой хваткой, как два насекомых, как два животных, поедающих одно другое. Одно насекомое уже наполовину въелось в тело другого.
Плоть питательна и сверх меры терпелива.
Вдалеке, словно караван верблюдов, мимо их дома тянется вереница молодых женщин. Их силуэты резко очерчиваются на горизонте. В одной руке у них полные хозяйственные сумки, другой они волокут за собой упирающихся детишек.
Папаша жадно рассматривает женщин в полевой бинокль. В штанах у него шевелятся остатки мужского достоинства.
С кухни доносится визгливый голос мамаши, и остатки достоинства снова замирают.
Наконец-то солнце садится.
Но Паула-то, вот глупая корова, носится со своей любовью!
Ведь жизнь и так уж тяжелее некуда, даже без домика на одну семью с собственным палисадником. «Но ведь с домиком-то все полегче», — думает Паула.
Тело Паулы сделает все от него зависящее.
Наконец-то солнце село.
Но ведь и ночь для мужчины и женщины приносит с собой столько ужасного.
Но Паула-то, вот глупая корова, носится со своей любовью.
Бригитта ненавидит Хайнца
Хотя Бригитта ненавидит Хайнца, она намерена заполучить его, чтобы он принадлежал только ей и никому другому.
Если Бригитта ненавидит Хайнца уже сейчас, еще не заполучив его, как же она станет его ненавидеть, когда наконец, что еще под большим вопросом, завладеет им навсегда и насовсем и когда ей не нужно будет напрягаться, чтобы заполучить его.
Пока же Бригитте приходится тщательно прятать свою ненависть, ведь она пока еще никто, обычная работница, которая шьет бюстгальтеры, а ей так хочется стать кем-то, а именно женой Хайнца.