Любовник из провинции. Наваждение
Шрифт:
По дороге на работу ей казалось, что день там будет для нее невыносимым. Но случилось наоборот. Каждая мелочь оказалась окрашенной по-новому, потому что была уже ПОСЛЕ... И во всем, в каждой мелочи был Митя.
Среди дня вдруг раздался звонок, которого она ждала с первой минуты прихода на работу. Митин голос был другим, чем утром, когда он провожал ее до двери, - он сказал: девочка моя, я умираю.
– и бесстыдно выдохнул: я хочу уложить тебя в постель...
Она вспыхнула, как могут вспыхивать рыжие: огненным
– Смоги, - взмолился он. И оба замерли от жгучего яда, вошедшего в им в плоть и кровь. Яда желания.
Она шла до митиного дома пешком. Заходила в магазины, покупала всякую дребедень - просто так, от счастья, - в цветочном магазине купила букет цветов, который отдала через несколько минут девочке со скакалкой, даже не удосужившись понять, - обрадовалась та или нет. А почти у дома Мити выбросила в урну носовые мужские платки, которые вдруг захотелось купить. Мужу. И за эти все покупки стыдила себя и стыдилась их.
На шестой этаж она поднималась пешком, - у лифта колготился народ и вполне вероятно тот самый Казаков - холостяк, к которому она "ходит". Она рассмеялась.
Митя дал ей ключи и она, открыв дверь, увидела Митю, ждущего ее у знаменитой теперь вешалки.
Но он не бросился ни на нее, ни к ней. Сегодня он был совсем другим. Нежным.
Он сказал: я так скучал о тебе, если бы ты не пришла еще десять-пять минут, бросился бы встречать,- и прислонился головой к
ее плечу.
Она вдруг погладила его по волосам, удивившись своему этому жесту, так же, как и сегодняшнему митиному состоянию.
... Митя, Митя, - сказочник и режиссер!.. Мальчик-с-пальчик,
уводящий бедняжку Гретель к пряничному домику.
О торжественно ввел ее в столовую.
За обедом, который сам и подавал ( суп из всего, что можно сварить, "ершс", - вспомнил Митя незабвенного Жоржика: карп запеченный в майонезе с зеленью, кофе с коньяком), он рассказывал о своем походе на рынок, о том, как и что там продается, сознавшись, что больше всего он любит рынки и шлянье по ним, и что в воскресенье они вместе пойдут туда.
Так они обедали, болтали и Вера, следя за ним, подумала, что Митя талантливо и самозабвенно играет роль ее мужа, настолько искренне, что и она начинает не только подыгрывать ему, но и вживается в эту роль, которая отдана другой, по праву.
Ведь она, Вера, сидит на чужом месте, ходит по чужим половицам, и как в той сказке о медведях, находясь в чужой постели, вынуждена будет бежать из нее при появлении истиной хозяйки. Хотя Митя сделал все, чтобы присутствие другой, настоящей, никак не чувствовалось в квартире.
После обеда они не помчались как оглашенные в постель, а сидели на диване, прижавшись друг к другу, и курили.
И Митя вдруг сказал: я о тебе часто думал там...
Вера улыбнулась и улыбка почему-то получилась
Он заупрямился: нет, это правда. Тебе кажется, что я придумываю, хочу себя реабилитировать? Нет. Я думал о тебе странно: никогда и всегда... А изредка совсем реально, - будто рядом не жена, а ты... И знал, что увижу тебя здесь и все будет примерно, как сейчас.
Он спокойно произнес это запретное слово - "жена", как бы мелкой украдкой, как подбрасывают крапленую карту во время картежной игры. Ему было необходимо, чтобы ничего запретного не оставалось меж ними, чтобы обо всем можно было говорить.
Вера все правильно поняла, но неожиданно расстроилась: ей бы хотелось, чтобы это слово было запретом, - лежало на задворках голодом, холодом, нищетой...
Она коротко ответила на его тираду: я верю, Митя.
Небольшая размолвка эта вроде бы ушла, но Митя про себя все еще доказывал себе, кому-то, уговаривал, что помнил Веру там.
Чтобы совсем снять небольшую напряженку Вера спросила Митю о его стихах и не покажет ли он ей что-то новое?..
Хуже она ничего не смогла бы придумать!
Он странно недовольным тоном сказал, что сейчас долго искать, как-нибудь потом, а в душе его возникла маленькая злоба - ну, не больше горошины, - на самого себя, раннего,- пишущего стихи и песни, выступающего в роли доморощенного Леннона...
– Зачем тебе
мои стихи?
– Спросил он с какой-то подозрительностью, - тебе мало меня самого?
Она поспешила уверить его, что нет, обратив внимание на некую горечь, прозвучавшую в тоне. Понять она этого не смогла, но тему стихов они оставили.
Митя включил магнитофон и полилась тягучая восточная музыка. Закрыл глаза, Митя слушал.
А Вера почувствовала себя лишней и - более того, - постылой. Она подумала, что если он сейчас же не откроет глаза и не
скажет ей хоть слово, она или тихо уйдет, или станет биться головой о стену, - такова его власть над нею.
Он как почувствовал это, открыл глаза и прижался лицом к ее коленям, бормоча: прости меня, прости, - слишком горячо шептал он для подобного пустяка в ходе жизни.
И она против воли, ответила значительно, следуя велению: я простила, Митя, я все простила.
И ночь у них была другая - полная нежности, томительной и всепроникающей.
И погода была другой: шел мелкий шелестящий дождь и тьма долго не уходила, - и от того было уютно, тепло и отделенно
ото всего мира.
Митя несколько раз за ночь сказал ей, - и не во время самого акта: я люблю тебя, слышишь?
Вера была потрясена митиным превращением и полна любовью к нему, как соты - медом, которые тронь, - и прольется сладкий, прозрачный, тягучий нектар.