Любвеобильный джек-пот
Шрифт:
– И все?
– Ну и...
Ох, как не хотелось ей рассказывать ему о том, что поведал ей Санька. Ох, как боялась она навредить своему мальчику неосторожным словом. Но в то же время понимала, что одна, пускай даже и с Гольцовым, она не справится. Обязательно нужна поддержка в лице представителей власти. А Тишаков как раз и есть этот самый представитель.
Была не была! Выбора, судя по всему, у нее нет.
– Он сказал, что узнал их, потому что днем в приюте для бездомных ел с ними благотворительные щи, – с тяжелым сердцем призналась Лия.
– Что?! – Тишаков
– Только попробуй, гадина! – Лия побледнела так, что Гольцов перепугался. – Только попробуй его тронуть, убью своими руками!!!
Вот! Вот этого-то она и боялась. Раскрыла козыри мерзавцу, а у того каждая вторая карта крапленая. Начнет теперь все перекручивать на свой лад.
– Да не собираюсь я вредить ему, Лия Андреевна! У меня и в мыслях не было!!! – Тишакова, кажется, тоже пробрало. – Вы мне не поверите, но я тоже хочу помочь ему. Я же побывал в этом отстойнике, где и вы сегодня. Насмотрелся такого... Там человеком трудно остаться. И мне его желание удрать оттуда весьма и весьма понятно. Он и убегал оттуда последние полгода со странной периодичностью...
Она думала и об этом тоже. Все то время, что говорила с Георгием Сергеевичем, думала. И хотела бы на журнал регистрации его побегов взглянуть. Бывал такой в некоторых детских домах, она знала. И сличить дни его побегов с днями убийств, что произошли в районе. Но это она как профессионал рассуждала. А как мать...
Ее материнский инстинкт при мыслях об этом заходился плачем и бился головой о стенку от страшного предчувствия.
Вот если все так, как думается, что тогда?! Как ей после этого жить?!
– Что ты этим хочешь сказать, Сережа? – Ей все же пришлось сесть на диван, иначе упала бы точно. – Про периодичность... Что ты хочешь сказать, а?!
– Да ничего вообще-то, – кажется, Тишакова озадачил ее вопрос. – Часто просто, говорю, убегал.
– А дни убийств... Они никак... – Все, говорить дальше не смогла, замолчала и глянула на него так, что тот побледнел за ней следом.
– Вот вы о чем! Да нет же, нет, Лия Андреевна! Не в те дни он бегал! Совсем не в те. Я много работал с воспитанниками. У Сушкова почти железное алиби. То на день убийства чей-то день рождения приходился. То кого-то в карцер посадили, и Сушков хлеб через решетку просовывал. За что был пойман и наказан... кнутом. – Тишаков поежился. – Порядочки там, скажу я вам. Вот закончу с убийствами, обязательно проверку туда зашлем. Непременно зашлем...
Сергей Иванович замолчал минуты на три, а потом спохватился. Он все же при исполнении был, хотя и нанес им частный визит, как ему казалось.
– Так вы побывали в той самой столовой? Что-нибудь удалось узнать? Его кто-нибудь видел там? С кем он обедал за одним столом?
– Ого! Как вас приперло, гражданин начальник! – Молчавший до сего момента Гольцов презрительно скривился. – Сразу столько вопросов, и все по существу. С чего же начинать?..
– Извините. – Тишакова его презрение если и обидело,
И тут Лия вдруг вспомнила, что и сама ничего не слышала от Гольцова. Они так и не успели поговорить об этом. Сначала препирались, выясняя, в которой из двух квартир ночевать. Потом Мишаня напрочь вытеснил все мысли из их голов. Следом пауза, возникшая в прихожей. А под занавес... Марта. Где тут было вспомнить про столовую, ее обитателей и работниц с хорошей зрительной памятью...
– И, правда, Дим, – Лия повернулась к нему и легонько коснулась заросшей щеки. – Ты так и не сказал, что разузнал.
– Одна раздатчица запомнила их очень хорошо. Сказала, что за столом сидело четверо. Один мальчишка совсем. Двое мужчин средних лет, один очень похож на цыгана.
– Шалый! – выдохнула Лия невольно.
– Кто такой?! – принял сразу стойку Тишаков.
– Отстань! Потом! И кто четвертый?!
– Четвертой была девушка. Мужчины называли ее Ленкой. – Гольцов глянул на нее коротко и с жалостью. – Догадываешься, кто это может быть?
– Елена Пална! – выдохнул один за всех Тишаков. – Неужели... Неужели это как раз та троица, что мы ищем?! Вот это да! Не верится просто, что такое возможно... Черт! А как же это доказать?! Как же доказать...
Голова у Лии шла кругом. Перед глазами огромными жерновами крутились радужные кольца. В горле комком уплотнилась тошнота. Еще немного, самую капельку, и она упадет. Хотя падать, кажется, некуда. Сзади спинка дивана. Слева твердое плечо Гольцова. Чуть правее, может, и не такое твердое и надежное плечо Тишакова.
– Сережа, что делать?! Сашке никто не поверит. Ты сам это знаешь. Его оболгать – раз плюнуть. И опять... Ведь речь в этих убийствах шла о подростках. А это как же...
Тут снова влез Тишаков.
– Эта самая Елена Павловна, работающая воспитательницей в Гагаринском детском доме, во-от такого росточка. – Он привстал для наглядности и чиркнул ребром ладони себя чуть ниже груди. – Вполне могла сойти за подростка. А вот что касается двух других. Как вы сказали? Шалый? Это кто же такой?!
Гольцов вкратце рассказал историю Ваньки Шалого, не забыв про украденную буханку хлеба, кнут и собак, за которыми тот присматривает. Потом вдруг вспомнил рассказ девочки с грязным бантом и шлепнул себя по лбу:
– Слушай, Лия! А ведь этот Георгий Сергеевич, он ведь тоже очень мал ростом и тщедушен!
– И что? – У нее в голове уже все перепуталось, не желая выстраиваться в строгий ровный ряд.
– А то! Девочка говорила, что этот их физрук очень дружен с Ванькой, и когда напиваются, поют жалобные протяжные песни. И этот Шалый тоже из Сытникова.
– Тоже, как кто? – запрядал ушами Тишаков, он аж вспотел от волнения и информации, что заполучил только что за здорово живешь.
– Как Елена Пална! Они из одной деревни... Шалый и воспитательница эта. Нет, тут связь все же какая-то есть! В этом детском доме надо рыть! И нигде больше, – выговорил Гольцов и мотнул головой. – С вашего позволения, гражданин начальник, мы хотели бы побыть одни. Кстати, Лия, что там у тебя на кухне трещит?