Люди как птицы
Шрифт:
***
Максим долго утешал меня, и в его доме, полном картин и статуй, я была как в крепости. О том, что узнала от Верлады, я не говорила ни слова. Я просто жила яркой и волшебной жизнью, и видела, как мой Мастер работает над новым полотном, героиней которого снова была я.
Я встречалась с многими именитыми людьми, которые запросто захаживали в наш дом и которых я не могу назвать — не только из-за их известности, но и из-за того, что у меня не такая совершенная память.
Помню как-то нас посетил носатый
Приходил старьёвщик — татарин в стёганом халате с мешком, который казался бездонным — столько он поглотил ненужных вещей!
Приходил Миша Булатов, как всегда, внесший своей весёлостью лёгкость и юмор в наш дом. С ним была милая женщина — его жена Вера.
Я долго любовалась свежим творением Максима. На полотне я стояла на морском берегу в белом платье и смотрела на бушующее море. Вдали проплывал парусник.
Картина была романтичной и красивой, это отмечали все гости — друзья и знакомые.
В конце октября нас ждала премьера новой пьесы Булатова «Сны в восточном городе». Я тщательно готовилась — одела своё лучшее платье, завила волосы с помощью специальных щипцов, которые нагревались на огне.
Вечер выдался дождливым. Тёмно-серое небо низко нависало над городом. Фонари тускло сияли в бархатистых лужах, среди черной тяжёлой листвы.
Ложе и партер, ярко освещённые люстрами, были заполнены нетерпеливыми зрителями, ожидавшими важного действа. Шелестели разговоры. Имя Булатова произносилось с благоговением. Сам он сидел в ложе, несколько взволнованный, руки сжимали подлокотник кресла, а рядом с ним сидела и что-то говорила ему красивая женщина в вечернем платье.
Потом пополз шепоток «сам Сублицкий», и в ложе скользнула призрачная тень.
Звучат первые аккорды оркестра, поднимается занавес, и мы погружаемся в незабываемое представление о великой страшной войне, которая безжалостно перемалывает судьбы людей. Меня особенно взволновала горькая доля беззащитной и трогательной женщины, брошенной мужем на произвол судьбы и выживающей лишь благодаря заступничеству влюблённого в неё мужчины, а также судьба жестокого генерала, у которого, казалось, внутри выжжено всё хорошее и благородное. В общем, пьеса захватила нас и повела по своим дорогам одними ей ведомыми тропами.
Театр напряжённо дышал, переживая за героев.
Я глянула в ложу, где сидел Булатов — его лицо было напряжённым. И вдруг наши глаза на мгновение встретились, что было удивительно, учитывая темноту зала. Искренне я пожелала драматургу спокойствия, выдержки и успеха и с радостью отметила, как он откинулся на спинку кресла с облегчением. Но спину мне сверлил ещё один взгляд. Оказалось, что немного выше сидел Степан Верлада.
В антракте я с неприязнью углядела Верладу.
Видела товарища Барабанова и чекиста Глеба Бокова, который едва кивнул мне. Позже он подошёл к Максиму и заговорил о том, что ждёт наших новых работ и осведомился о том, как нам спектакль.
— Очень, очень рискованный сюжет, — сказал Глеб Боков. — Так откровенно показывать белую гвардию…
— Но здесь главное — судьбы людей…, - произнёс Максим. — Да и к тому же показан крах белых, а это безусловно положительная сторона пьесы…
— Вот в этом, пожалуй, вы правы, — улыбнулся Боков и исчез, будто его поглотило пространство.
По окончании представления аплодисменты долго не смолкали, актёров вызывали на сцену и осыпали цветами.
Вернулись мы в дом далеко за полночь.
Глава 5. «Но, что тогда весь наш мир, если не тюрьма?»
На следующий день я не отказала себе в удовольствии полетать.
Немного потеплело, воздух был прозрачен, а высокое небо ярко — синим. Летая в васильковом небе, я любовалась золотым ковром земли.
Пролетая над лесом, я увидела на поляне одиноко стоящий старый дом и, покружив над крышей, опустилась у порога.
Солнце мягко грело, листья приятно шуршали под ногами. Дом был заброшен, рассохшаяся дверь была закрыта ржавым замком. Видно в нём давно никто не жил. Побродив по тропинкам, усыпанным ветками и листьями, я поднялась в воздух и полетела к городу.
Встретила в холле Люсю, нашу домработницу. Она, вытирая слёзы платком, сообщила, что в доме был обыск, и что Максим арестован и увезён неизвестно куда. О причине ареста она не знает.
Я сразу же заявила, что это какая-то нелепая ошибка, что во всём разберутся и к вечеру Максим будет дома.
Мы с Люсей навели в доме порядок.
Но вот подкрадывался вечер, а никаких известий не было.
Я ходила с угла в угол, глядела в окно на падающую листву. Неясная и глупая тревога усилилась.
Всё выпадало из рук. Я прислушивалась к топоту ног по тротуару, к скрипу двери, слышала, как падает, кружась, багряный лист, как дрожит паутинка.
Ночь прошла — немилосердно тягучая. Глупая луна таращилась в окно, и я неимоверными усилиями отводила от себя её лучи.
Следующим золотым и мертвенно-тихим днём я решилась пойти в большой серый дом.
Трамвай скрипел и полз медленнее улитки.
Стояла очередь из людей с серыми и взволнованными лицами.
Сообщив об аресте Максима и о нависшем над ним, словно дамоклов меч, обвинении, сотрудник органов уставился на меня пустыми круглыми глазами.
Я вышла ошарашенная и долго не могла прийти в себя.
Ноги сами меня вынесли на набережную. Я села на бордюре и тупо смотрела на медленную реку, в которой отражалось торжественное небо.