Люди как птицы
Шрифт:
Заказав памятник, я шла одна по улице, и на душе у меня было тяжко.
Трагедия с близким человеком совпала с официальным и непонятным для меня закрытием балетной студии, где я работала. Так что в считанные дни я оказалась одинокой и безработной.
***
У Максима сегодня была лекция в институте, поэтому я шагала в одиночестве и плакала вместе с осенью, которая багряно-жёлтой листвой осыпала мне путь. Я стала под деревом и жестом руки вызвала целый цветной дождь.
Я смотрела на эти кружащие и опадающие
Рядом со мною сел какой-то высокий мужчина в чёрном старом плаще и серой шляпе.
Он сидел на противоположном конце скамьи, но я всё же чувствовала сильную энергетику его большого тела, сдержанность его огромной силы. Хотелось встать и уйти, но я почему-то не могла подняться. Собравшись с силами, я встала, бросила взгляд на соседа и встретилась с его сумрачными и суровыми глазами. Он встал, взял меня за руку и вынул из кармана бутылку.
— Пейте, — строго сказал он.
Я покачала головой.
— Нет.
— Отпейте глоток, и вам станет легче, — промолвил человек всё так же сурово. Вглядевшись, я поразилась. Вся судьба была написана на его землистом, худом, длинноносом лице, изрезанном морщинами. Под жёсткими усами, сивыми от табака, таились плотные, крепко сжатые губы.
Я повиновалась и нутро обожгла какая-то жидкость. Сначала мне было неприятно и горько, потом легче, как будто по жилам растеклась живая вода.
Я присела на краешек скамьи, и он сел рядом.
— Послушайте, я не знаю, что мне делать, — заговорила я. — Жизнь поворачивается ко мне своей тёмной стороной, я это ощущаю. Я потеряла самого дорогого мне человека, любимую работу и чувствую пустоту…
— Как трудно быть стрелой в полёте. Не сломаться, не упасть, а лететь, — загадочно сказал он, блеснув глазами. — Но вы же не одиноки, как одинока стрела в своём полёте?
— Нет, у меня есть любимый человек. Он и моя птица — это единственные существа, связывающие меня с миром. Но это — тонкая нить и я боюсь, чтобы она не прервалась!
— Вы напрасно так быстро капитулируете перед миром. Вас наделила судьба необычайными способностями, и, я чувствую — это и нужно дать людям. Будьте естественны, как весёлый плеск майского серебряного ручья… Вслушивайтесь в музыку скрытого на хорах оркестра, зовущего в замечательную страну.
— Вы говорите красиво и загадочно. Но, даже поперёк ручья может упасть камень…
— А вы будьте тем ручьём, который бурным потоком обходит камень и победоносно струится дальше! Вам нужны только мужество и решительность. Держитесь и возможно всё осуществится!
Я кивнула и встала, полная решимости — такую силу и уверенность вселил в меня этот чёрный человек.
Он встал и пошёл проводить меня. Мы шли до выхода из парка, свернули на набережную, и тут он, прощаясь, сказал лишь удивительное и нежно-крылатое слово «летите».
И я взвилась в воздух, полетела над городом, а затем, обернувшись,
***
Потом осень стала солнечной, лёгкой и пошли тёплые дни.
Как-то мы с Максимом стояли на холме, у кустов боярышника, посреди леса. Он пытался взлететь, расправлял руки, но потом звонко смеялся — у него ничего не выходило!
Я легко подымалась, висела над шапкой холма, украшенного красными ягодами. Войдя во вкус, развив скорость до свиста ветра в ушах, я стремительно летала над деревьями. А Максим сидел на холме сложив руки, и грустно глядел на меня…
***
Преодолевая все трудности с разрешением, Максим Ковалевич и его единомышленники готовили выставку в Музее живописной культуры. Большинство обязанностей на себя взял Август Штенберг, видный живописец и график. Бородатый и весёлый, он летал по залам, как бог с картин Микеланджело!
В этом Обществе художников царила творческая атмосфера, в нём господствовал жадный интерес к революционной новизне, к яркой и такой многообразной жизни и к новаторству в живописи.
Я, как могла, помогала мастерам, познакомилась со многими и была поражена выставленными работами. Одни художники тяготели к изображению городской жизни, новой техники, индустриального пейзажа, спорта, молодых, физически развитых людей. Их работы отличала динамичность, чёткость композиции, графичность в передаче форм. Другие демонстрировали лаконичный и экспрессивный художественный язык. Они смело вводили в свои работы элементы графики, плаката, фрески, конструктивистского монтажа, равно как и приёмы образного отстранения, свойственные сюрреализму.
Когда вспыхнул медно-жёлтый свет, упала перерезанная ножницами алая ленточка — грянули аплодисменты и зазвучала бодрая музыка оркестра. Посетители с улыбками на устах вошли в зал. Некоторых художников я уже знала. Поприветствовали меня и недавние мои знакомые — абсолютно безмятежный, быстро терявшийся в толпе и похожий на гнома писатель Алёшин, его друзья — развесёлый литератор Котов и тяжело дышащий, несколько угрюмый поэт Багрецов.
И тут холодок пробежал по телу — меня взял под руку Степан Верлада. Архитектор стоял в строгом костюме, лукаво и скептично поблёскивая очками. Рядом с ним стоять было ужасно неприятно, и меня выручил откуда-то появившийся Булатов — весёлый, сияющий синими глазами.
— Очень правильно, что вы пришли…. Максима нужно поддержать! — сказал Булатов и тут же мягко добавил: — Я вас украду ненадолго… О, я вас понимаю, тоже не переношу этого Верладу. Ужасно заносчив… Он хочет нас всех опутать, всех завоевать…
Мы отошли в сторону.
— И я очень рада вас видеть, Михаил. Но что означают ваши слова? — спросила я, улыбаясь приятному и аккуратному человеку.
Булатов зашептал:
— Опасный тип… Откуда взялся — никто не знает! Но ловок и талантлив, как чёрт! Именно — ловок и талантлив!