Люди как птицы
Шрифт:
Несмотря на его возражения, я всё же покинула дом. Он пытался следовать за мной, но я категорически запретила ему это.
***
После подачи ходатайства я добилась встречи со следователем Хвостовым.
Меня принял полноватый человек в форме.
Его немигающие глаза долго смотрели на меня, как будто оценивали.
Говорил он звучным голосом, перебирая папки на столе:
— Вот вы утверждаете, что Ковалевич невиновен. Но откуда такая уверенность? Ведь познакомились вы
— Это так. Но даже за этот краткий срок я успела узнать Максима. Уверена, он не способен на предательство, — твёрдо сказала я.
— А вот собранные нами факты говорят о другом. Встречался он с иностранцами? Встречался.
— Да, но это были коллеги по цеху, интеллигенция…
Хвостов рассмеялся.
— Э, знаете, милая… Сколько агентов зарубежных разведок прячутся под личинами писателей или художников! Вы знали этих людей лично?
— Нет, слышала только из рассказов Максима. И слышала в основном положительное. Да, они носители чуждой западной культуры. Но Максим вовсе не попал под их пропаганду. Он даже осуждал их за… так называемое «чистое искусство».
— А вы были свидетелем разговоров Ковалевича с иностранцами?
— Нет.
— Так откуда же вам известно о чём они говорили!!!
Последние слова Хвостов выкрикнул, и ударил толстой ладонью по столу…
Его тон обескуражил меня.
— Как вы можете утверждать безапелляционно, что вербовки не было! — кричал Хвостов.
— Максим чистый и честный человек, — чётко произнесла я.
— Какая наивность! А взять его искусство… Это же проповедь буржуазных идей!
— Почему?
— Например, изображение богини Геры. Это же… проповедь язычества!
— Но это же абсурд! — громко сказала я. — Древнегреческая религия — часть мировой культуры!
— Не забывайтесь!
Воцарилась тишина.
Хвостов вытер платком лоб.
В это время зазвонил один из телефонов.
— Да, да… Конечно… — кратко сказал в трубку Хвостов, положил её и поднял тяжёлый взгляд на меня.
— Вина Ковалевича доказана неопровержимыми уликами. Есть и показания его коллег.
— Каких коллег?
— Не имеет значения. Кроме того, он сам уже признал свою вину…
— Под вашим давлением… признаешь всё что угодно. Вы — мерзавец и негодяй! — в исступлении закричала я.
— Но, но не забывайтесь! Я знаю…
Глаза Хвостова лихорадочно заблестели.
— Вы его так защищаете, потому что вы его сообщница. У нас появились данные…
— Никаких данных против меня у вас нет…
— Ошибаетесь… Вы не выйдите отсюда…
— Я свободный человек и пойду куда хочу, — крикнула я и встала.
— Нет! Уведомляю вас, Метаксас Гера Леонидовна, что вы задержаны.
— На каком основании?
— Вы подозреваетесь в пособничестве шпиону и «врагу народа».
Хвостов нажал на кнопку, и дверь отворилась.
***
Сквозь
Ночь заполняет все углы, она кажется чёрной бездной, в которую проваливаешься безвозвратно. Я словно падаю в угольную яму, полностью лишённая сил.
Вдруг меня заставляет зажмуриться слепящий белый свет. Боль пронзает тело, в ушах застывает дьявольский крик «подъём!»
Сквозь чёрные коридоры меня, обессиленную, ведут к железным дверям.
В один миг на моих глазах оказалась повязка, закрывшая весь мир.
Запах ночи пронзает всё моё существо — пахнет прибитыми дождём листьями, железом, оружейным маслом и бензином.
Меня заталкивают в машину, и, качнувшись, мы отчаливаем в неизвестность.
Кашель, запах табака и сопение моих стражников — вот что сопровождает меня во время поездки.
Вот машина, тяжело задрожав, замерла. Открылась железная дверца, меня ведут по двору, пахнущему усохшими цветами и землёй.
Проводят по каким-то длинным коридорам — гремят железные, а затем и более мягкие, вероятно, деревянные двери. Запах здесь другой, совсем не тюремный, чувствуется цивильное помещение.
Когда наконец-то повязку было разрешено снять, я увидела большую комнату с секретаршей за пишущей машинкой. За окнами, мигая, лилась ночь.
Рядом стояла другая женщина с суровым и строгим лицом. У неё глаза были рыбьи — навыкате. Она кивнула двум крепким конвоирам, и те удалились.
— Ступайте за мной, — велела она, и я пошла за ней, готовая к новым испытаниям. Страх и волнение прибавили мне сил, но говорить, спрашивать о чём-то, у меня не было мочи.
В помещении вспыхнул яркий свет. Комната имела вид гостиной. Яркие красные стены удачно сочетались с белым потолком и дверями. Интерьер комнаты излучал элегантность и утонченность: вверху — хрустальная люстра, слева большой серый шкаф, справа — такой же столик и уютные бордовые диванчики, на которых так хотелось прилечь. На стенах — картины, позволяющие оживить атмосферу и придать дизайну гармонию.
Моя сопровождающая открыла шкаф.
— Вы должны переодеться. Ваше платье измято и запылено. Мы приготовили для вас другое. Надеюсь, подойдёт. Берите его вместе с плечиками.
Я решила не задавать лишних вопросов, да и сама давно подумывала о приведении себя в порядок.
Самое большое облегчение мне принёс душ. Одетая в новое, я покорно шла слабеющими ногами за моей цербершей.
Мы вернулись в комнату с секретаршей.
Спустя минут десять дверь, обитая кожей, отворилась, и меня жестом пригласили в кабинет очевидно какого-то крупного начальника.