Люди, корабли, океаны. 6000-летняя авантюра мореплавания
Шрифт:
Вот уже корабль главнокомандующего объединенными флотами, вооруженный до зубов Сфинкс, на дальность полета стрелы сблизился с флагманским кораблем турецкого адмирала. Зарычали пушки. Вслед за ними 400 крючковатых испанских ружей трижды, раз за разом, выплюнули свой губительный свинец на кишащую лучниками палубу турецкого флагмана. Вдруг стоны раненых перекрыл крик ужаса: черная венецианская галера сцепилась с кормой турецкого корабля на абордаж. Одетые в черное люди посыпались на палубу «турка».
Это были мстители за венецианца Брагадино, с которого после взятия Фамагусты турки содрали кожу, набили ее отрубями и вывесили чучело на флагманском корабле как победный трофей.
Разъяренные мстители пробивались к самому главному виновнику
Месть раненому убийце была ужасной. Сын Брагадино собственноручно отсек паше голову. Труп с головой, зажатой между ног, подвесили к грота-рею. На правой руке повешенного болтался на золотой цепочке, сияя в лучах закатного солнца, адмиральский талисман — клык Магомета в оправе из драгоценных камней.
Так и шла черная галера, сея вокруг себя трепет и ужас, мимо боевых единиц османов (турок), пускавшихся при виде нее в бегство. Пять часов длилась битва при Лепанто. Более половины турецких кораблей вынуждены были капитулировать.
Среди раненых при Лепанто были испанский поэт Сервантес и итальянский художник Вицентино, который увековечил позже это самое кровавое из всех сражений галерных флотов на колоссальном полотне, украшающем с тех пор Дворец дожей в Венеции.
К тому времени Средиземное море уже утратило свою роль форума, на котором решались судьбы политики, поэтому Лепанто не оказало влияния на развитие мореплавания и мировой торговли, прочно переместившейся на атлантическую дорогу. Испания добилась преимущества в западной части Средиземного моря; проникновение турок на континент было приостановлено.
И все же торговля с Левантом была для Европы столь важной, что не только соседние страны, но и атлантические морские державы, Англия и Нидерланды, посылали в Средиземное море свои суда. О масштабах судоходства между средиземноморскими странами свидетельствует и тот факт, что варварийские государства (как называли европейцы магометанские княжества Североафриканского побережья) еще долгое время с огромной выгодой занимались здесь морским разбоем.
Агрессивность варварийских корсаров в XVII и XVIII вв. и даже в первую половину XIX в., привела к тому, что морские державы для защиты своих торговых судов вынуждены были постоянно держать в Средиземном море тяжело вооруженные военные корабли (и среди них два специально для этого предназначенных фрегата), которые с большим или меньшим успехом охотились за быстрыми судами корсаров. Корсары занимались и торговлей людьми, пополняя османские гаремы европейскими невольницами, а свои собственные гребные суда и имения магометанских феодалов — христианскими рабами. Французы и некоторые монашеские ордена учредили в Алжире конторы для выкупа пленных христиан, однако это лишь еще более способствовало спекуляции людьми. Корсары ловко пользовались противоречиями, возникающими между европейскими державами из-за торговли с Левантом. Все более теряли в этой войне свой престиж старые итальянские торговые города — Венеция и Генуя, прилагавшие все усилия, чтобы отстоять хотя бы свои старые морские позиции.
Несмотря на упадок былой мощи, Венеции удалось уберечь от всех атак часть своих прежних владений вплоть до исхода XVIII столетия. Не последнюю роль сыграли в этом подкуп и дипломатия. О том, каковы были в действительности ее морские силы, сообщает нам в своих мемуарах Казанова, который провел несколько лет на находившемся под властью Венеции острове Корфу: «К концу сентября вышли мы под командой сеньора Вениэро, пять галер, два галеаса и множество мелких судов; мы шли вдоль северного берега Адриатики, изобилующего гаванями, тогда как противоположный берег гаваней почти не имеет. Каждый вечер мы
Пятнадцать человек на сундук мертвеца
«О собаке больше заботятся, чем о моряке»
Испаньола раскачивалась на мертвой зыби, столь сильной, что шпигаты окунались в воду. Трещали тросы. Руль со стуком перекладывался то на один, то на другой борт, и все судно скрипело и охало в ритм с качкой. Незакрепленный кливер громко хлопал, подхватываемый ветром.
Палубные доски засалились и носили следы многих ног. Пустая винная бутылка с отбитым горлышком, как живая, каталась взад и вперед по палубе. Прислонившись спиной к фальшборту — голова на груди, руки безвольно повисли, а лицо, белое, как сальная свечка, — скорчился оборванный и растрепанный человек. Слева от головы в доске торчал матросский нож.
Напротив лежал бормочущий что-то неразборчивое пьяный в красном мохнатом колпаке. Между его запекшимися губами блестели зубы. Из раны сочилась кровь.
С каждым толчком судна он сползал все дальше к корме, а сидящий против него — все больше съеживался…
Как разыгрывались события на борту Испаньолы, знает каждый, кто читал роман Стивенсона «Остров сокровищ». История мореплавания во времена парусников изобилует мятежами на борту. В основу романа Даниэля Дефо «Робинзон Крузо» положен, например, исторически достоверный факт об одном таком подавленном мятеже, вожак которого, матрос Селкирк, в наказание был высажен на необитаемый остров Мас-а-Тиерра в Тихом океане, где он и провел четыре года в полном одиночестве. Столь частые недовольства на палубах «уловителей ветра» вспыхивали главным образом из-за скверных, недостойных человека, условий жизни команды.
С открытием новых континентов, когда после многовекового прибрежного плавания моряки вышли в мировой океан, многое для них изменилось. Теперь они вынуждены были жить на своих качающихся коробках месяцами, а то и годами. Первые бунты начались еще со времени первооткрывателей. Экипаж Санта-Mapuu состоял отнюдь не из молокососов: это были прожженные авантюристы, у каждого из которых за плечами было преизрядно всяких художеств. И тем не менее уже через несколько дней после отплытия они требовали, чтобы Колумб повернул назад. Позднее они недвусмысленно угрожали ему пеньковым галстуком, и если бы не спасительный крик: «Земля!», раздавшийся из «вороньего гнезда», быть бы бунту.
Известный мореплаватель Гудзон вместе со своим сыном и семью больными матросами был высажен взбунтовавшейся командой в открытую шлюпку, что было куда хуже, чем если бы их просто выбросили за борт. Никто не знает, какие мучения он принял перед своей смертью. К неисчислимым трудностям, связанным с освоением нового морского пути, добавлялись физические лишения. Пища и условия гигиены никоим образом не соответствовали этим долгим плаваниям. Сподвижник Магеллана по кругосветному путешествию, итальянец Пигафетта, отметил в те дни в своей записной книжке: «Сухари, которые мы должны были есть, представляли собой уже не хлеб, а пыль вперемешку с червями и мышиным калом. Питьевая вода протухла и сильно воняла. Из-за столь скверного питания начались среди нас своеобразные болезни. Десны распухали настолько, что закрывали зубы и больной не мог принимать никакой пищи. 19 человек умерло от этих страданий.» Из 265 человек вновь увидели родину лишь 30.