Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
его движением, ждал.
– А другое дело, - заговорил он язвительно, с желчью,
– когда в кабинет председателя советского рай"
исполкома приходит лишенец, твердозаданец, бывший царский офицер! Когда
они размазывают по лицу крокодиловы слезы только для того, чтоб затуманить
нашу голову, усыпить нашу большевистскую бдительность! Это - другое дело!..
Одно дело - это наш Друг, трудящийся человек, а другое - враг, классово
чуждый враг, с которым надо
никакого спуска! В том, как относится человек к классово чуждому врагу,
проявляется прежде всего большевистская стойкость и закалка!..
– Голос
Галенчика стал тише, и снова почувствовалась в нем язвительность.
– И вот
здесь открываются нашим глазам, прямо сказать, удивительные вещи! Партиец
с таким большим стажем, человек с большим опытом, поставленный на
ответственный пост председателя райисполкома, сплошь и рядом теряет
прямую, четкую классовую линию! Вместо того чтобы твердо проводить
генеральную линию, он сам своей рукой вытирает врагу крокодиловы слезы!..
Апейка чувствовал, как что-то тяжелое, горячее заполняет его,
нетерпеливо стучит в виски, туманит голову. "Вон куда гнет!" Хотелось
вскочить, прервать его, всему залу заявить, чего стоят эти подлые подкопы,
эти грязные намеки.
Однако он сдерживал себя, подбадривал: пускай говорит, пускай все
высказывает! Он ответит ему!..
В зале почти не разговаривали. Почти все молчали, ждали. В тишине этой
прорвалось: "Что он плетет, люди!" Откровенное, удивленное, женское...
Галенчик не только не растерялся: по лицу даже прошла довольная,
задиристая ухмылочка. Он уверенно стоял эа столом, член комиссии товарищ
Галенчик; он окидывал беспокойные ряды взглядом, в котором были и смелость
и понимание всего, недоступного другим. Понимание и стойкость, которые
только укреплялись от разных выкриков...
– Вам нужны факты?
– сказал он, как бы радуясь Голос его снова заметно
окреп.
– Пожалуйста! Все выводы, которые я сделал тут, основаны на фактах.
Все факты проверены, точны. Я начну с того, на что, довольно осторожно,
намекнул товарищ Кудрявец. На факт заступничества товарища Апеньки за
бывшего офицера Горошку. Вдумайтесь:
член партии, председатель райисполкома сам добивается, чтоб
восстановили на работе учителем - бывшего офицера.
Чтоб доверили воспитывать наше молодое советское поколение, нашу
надежду, детей - белому офицеру, заклятому врагу советской власти! Надо
добавить - это также важный момент, очень важный!
– своей цели Апенька
добивается после того, как партийная ячейка, райком
разоблачили этого врага и вырвали его, как сорную траву, из среды наших
советских детей. О чем это говорит, подумайте, товарищи. Этот факт - не
единственный. Таких фактов очень много, их можно привести десятки, а
может, и сотни из деятельности Апеньки на посту председателя райисполкома!
Не далее как неделю назад, уже тогда, когда работала комиссия, товарищ
Апенька взял под свою опеку обманщика темных наших людей - попа! Который
пришел к нему в райисполком со сказками, будто он уяснил вред религии,
которой он служил всю жизнь! А теперь решил расстричься! Захотел будто бы
начать жить честной жизнью! Товарищ Апенька - опытный работник, немолодой
партиец - "поверил" на слово этому проходимцу, божьему слуге! Который
прикинулся только для того, чтобы замаскироваться под нашего, советского
человека! Чтобы устроить в наш советский институт своего поповского сынка!
Более того, Апенька - это факт, проверенный факт!
– дал указание этому
попу, чтоб тот вел агитацию против религии. И взял с него слово, что он
будет агитировать! Это не выдумка!
Факт!.. В тот же самый день Апенька взял под свою защиту еще одного
обиженного советской властью - сынка кровожадного кулака из деревни
Курени, Глушака Степана!
Этот кулацкий выкормыш устроил Апеньке спектакль, будто отцов кулацкий
хлеб дерет ему горло и он бросил отца! И он просит, чтоб его приняли в
советскую семью, в коммуну!
И Апенька поверил кулацкому сынку, поверил! И помог втереться в коммуну!
В зале то там, то здесь шумели, вырывались возгласы:
возмущались речью Галенчика, радовались ей. Апейка не удивлялся, просто
отмечал про себя: были и такие, что радовались. Но большинство, видел он,
молчали; ожидали, что будет дальше. Было и в самих примерах, и в том, как
говорил Галенчик, что-то такое, что заставляло людей слушать, молчать,
ждать. Руки Апейки дрожали, тяжелое, горячечное все туманило голову,
нетерпеливо подымало с табуретки.
"Пусть говорит, пусть выкладывает все!..
– как бы приказывал он себе.
–
Спокойнее, спокойнее слушай! Держись с достоинством: люди смотрят на тебя!
Пусть видят, ты знаешь: правда за тобой! Надо слушать все, запоминать!
Чтоб не пропустить потом чего-нибудь, отвечая!.."
– Что это такое? Как это назвать?
– вонзался в Апейку голос Галенчика.
– Есть люди, которые называют это "добротою".
– Голос был полон иронии.
–