Люди остаются людьми
Шрифт:
Мешков сообщает, что это начальник связи Павел Самойлов, москвич, его земляк. Любитель старинных романсов. Очень корректный.
Рассортировав немецкие бумаги, принимаемся сперва переводить те, которые помечены грифом «geheim» («секретно»), Мешков опять просит меня не спешить. Он вынимает из кармана распечатанную пачку «Беломора».
— Старший лейтенант, не хотите? — Он показывает Самойлову папиросы и говорит мне — Московские, явские. Отец на Новый год прислал, он у меня завмаг… Бери!
Закуриваем.
— Есть что-нибудь интересное? — кивает он на наши бумаги.
— Пока ничего особенного, — отвечает Мешков. Пиунов кидает в нашу сторону негодующий взгляд.
Через минуту, закончив писать, он поднимает на Самойлова усталые, с кровяными прожилками глаза.
— А что, Аида не звонила? — помедлив, спрашивает Пиунов слегка изменившимся голосом.
— Нет. — Самойлов, подмигнув Мешкову, вновь садится за телефоны.
Мешков наклоняется над моим ухом.
— Аида — это машинистка оперативного отделения, она сейчас помогает отделу кадров. Ничего девочка, веселая. У тебя женщины уже были?
Вот тебе и Мешков!
Я вспоминаю Нину, и мне становится грустно… А может, все так и должно быть в человеке — и страх, и любовь, и потребность в ласке, и готовность, если надо, умереть за Родину?
Я отрицательно качаю головой.
Мешков шепчет:
— А у меня была одна — продавщица. Ну, давай трудиться.
На другой вечер меня вызывают к начальнику штадива. Еще не доходя до двери, слышу стук пишущей машинки, шум, хриповатое урчание голоса майора Ерошкина.
Начальник штадива сидит у своего стола, закинув ногу за ногу, и заливается тонким беззвучным смехом. Посреди комнаты стоит Ерошкин. Лукаво поблескивая синими глазами, он что-то рассказывает. У другого стола за портативной машинкой — симпатичная девушка, рядом — аккуратно причесанный, средних лет старшина. В тот момент, когда я захожу в комнату, девушка разражается взрывом такого неподдельно-задорного хохота, что даже черный морщинистый майор Ерошкин, который по положению рассказчика должен был бы, очевидно, хранить серьезность, не выдерживает и сам смеется, взмахивая отчаянно рукой и охая.
В некотором замешательстве я останавливаюсь у двери.
Начальник штадива утирает слезы.
— Ну, хватит тебе, Ерошкин.
— Ей-богу, так и сказал. Такой ведь был плут, Еконя-Ваня!
И снова все хохочут.
Начальник штадива взглядывает на меня добрыми, еще смеющимися глазами из-под тяжелых бровей.
— По вашему приказанию явился, — докладываю я.
— Хорошо. Принимайте дела. Аида, донесение готово?
Девушка извлекает из машинки веер черно-белых листков.
Дела сдает мне аккуратно причесанный старшина. Я перебираю пронумерованные папки
— Все поймете. Тут и понимать-то нечего, — говорит он.
Наконец он расписывается после слов: «Дела сдал», я строкой ниже: «Дела принял». Вся процедура длится не более двадцати минут.
Старшина прощается с начальником штадива, с майором Ерошкиным, пожимает руку Аиде, мне и уходит.
Я еще раз не без тревоги просматриваю пронумерованные папки: не запутаться бы. Начальник штадива — его фамилия Павлычев, это я вижу по подписи на распоряжениях — берет экземпляр боевого донесения и отправляется к командиру дивизии. Аида начинает что-то отстукивать на машинке под диктовку Ерошкина.
Через полтора часа передо мной высится гора деловых бумаг. Боевой приказ надо разослать в полки и спецподразделения дивизии, боевое донесение— в штаб армии.
— Смелее, смелее, Еконя-Ваня! — подбадривает меня Ерошкин.
Оказывается, этим же вечером мы должны сняться с места и занять новый оборонительный рубеж в восемнадцати километрах от нашего села.
С помощью Аиды я регистрирую документы, запечатываю сургучом пакеты и передаю оперативному дежурному. Потом, уложив папки в чемодан, иду ужинать.
Мешков уже спит. В закутке под топчаном стоят два котелка: в одном каша, в другом чай. Я быстро управляюсь с едой и кричу:
— Подъем!
— Вызывают? — Мешков спрыгивает с топчана, быстро кулаками трет глаза.
— Никто не вызывает, просто сейчас уходим. Мешков с облегчением вздыхает.
— А я думал, опять…
Скоро раздается команда на выход.
Беру чемодан с делами, поторапливаю Мешкова. Нас ждет лошадь, запряженная в розвальни. Рядом с нашими вещами ложатся вещи других штабистов. Аида уезжает в кошевке начальника штадива Павлычева. Ерошкина приглашает к себе комиссар Николаенко. Пиунов, Григорьян и начальник связи Самойлов садятся на вторые розвальни.
Штаб дивизии выезжает из села.
Мы с Мешковым молча шагаем за подводой. Чемодан с документами охраняет наш посыльный, вооруженный винтовкой, он примащивается возле ездового. Ночь теплая, тихая, наверно, будет оттепель. Порой низко над горизонтом вспыхивают ракеты, выгибаются светящиеся пунктирные трассы, но это далеко и похоже на воспоминание.
Проходит час, два, три. Каждые полчаса мы с Мешковым поочередно присаживаемся на розвальни передохнуть, но быстро замерзаем и снова идем в безмолвной мглистой ночи.