Люди песков (сборник)
Шрифт:
— Еще тавро "К" есть. Но это овцы не наши.
— Чьи?
— Хозяина… Их немного — полсотни.
— А-а-а, — с деланным равнодушием сказал я, хотя опять ничего не понял. — Сур-то с каким тавром?
Чабан виновато опустил голову.
— "С"… То есть должно… Только не успели.
Каратай-ага вернулся к нам мрачный как туча.
— Замело все! — проговорил он. — Нет следов. На лошади он приезжал. Был кто-нибудь?
— Нет. Никто не приезжал.
— И собаки не лаяли?
—
— Только вы спали, — закончил за него Каратай-ага.
— Измучились. Разве у вас не так было?
— Так. Но собак бы услышал.
— Значит, никаких надежд? — спросил чабан.
— Подумать надо, не торопи. След знакомый, а чей — не вспомню.
Обратную дорогу мы ехали молча. Лишь у самой мазанки, спешившись, я спросил старика:
— Много у вас хозяйских овец?
— Пятьдесят две, — ответил Каратай-ага без запинки.
— Богатый хозяин! В одной отаре полсотни, в другой… — сказал я, подумав при этом: "Ответит ли старик, если спрошу напрямик — кто он, этот хозяин?"
— Расходы у него большие, — усмехнулся Каратай-ага..
"Касаев? — мелькнула у меня догадка. — Неужели Касаев?"
Что-то мешало мне спросить старика прямо. Больше всего, наверное, опасение попасть самому в неловкое положение и поставить в такое же положение Каратая-ага. Вдруг скажет возмущенно: "Ты что, заболел? Не выспался?" Или не хотелось мне самому думать о Касаеве дурно?
С неприятным чувством вошел я в мазанку. Ягненок, лежащий у порога, увидев нас, заблеял, подбежал ко мне и прижался к ногам, вспомнив, наверное, бутылку с молоком. Я отстранил его.
— Опять голодный! — ласково сказал Каратай-ага, поднимая его на руки. — Сейчас, потерпи немного.
"Чтобы ни одна овца не пропала! Лично будешь отвечать!" — всплыли в памяти жесткие слова шофера Касаева, навестившего нас ночью. О чьих овцах он так заботился? И почему столько внимания уделяет Каратай-ага именно этому ягненку? Не потому ли, что у него на ушках тавро — буква "К", похожая на "Н"?
Ох, как все стало сложно!
Тягостные мои раздумья оборвал далекий рокочущий гул. Сначала я не поверил своим ушам, но гул быстро приблизился, завис, оглушая, над мазанкой.
— Вертолет! — закричал я. — К нам! Яшули! Вертолет!
Мы выбежали наружу. Над заснеженной, равниной бушевала пурга, поднятая могучими винтами. Но вот они остановились, пурга улеглась, из вертолета выпрыгнул летчик, весело подмигнул:
— Живые? Принимай груз!
Спотыкаясь и падая, к нам издалека бежали по снегу Орамет с помощниками. Мне показалось, что один из парней опять
Как мало надо, оказывается, для того, чтобы быть счастливым! "Ваше представление о счастье?" Глупый вопрос. И так ясно: счастье — это куча плотных, перевязанных проволокой тюков прессованного сена. От счастья знакомо пахнет травами у подножия Копет-Дага. Мы старательно укрыли тюки брезентом. Сено должно было распределяться строго по норме, как в тяжелые военные годы распределялся хлеб по карточкам. Его хватит на несколько дней.
Долой все расчеты! Оно бесценно, это сено! Сколько бы ни стоило! А Касаев — молодец и умница!
Теперь хоть немного можно будет перевести дух.
Однако общее ликование продолжалось недолго. Каратай-ага быстро остудил наш восторг.
— Пригони отару! — приказал он подпаску. — А вы продолжайте работу.
— Дай отдохнуть! — взмолился один из помощников Орамета.
— Вечером будем отдыхать! — неумолимо отрезал старик.
Летчик, уже поднявшись в вертолет, высунулся из кабины.
— Алле! Случайно, корреспондент Атаджанов не у вас?
Я поспешил откликнуться.
— Держи! Приказано передать!
Он протянул мне небольшой сверток.
Вертолет еще не скрылся за горизонтом, а я уже в нетерпении вскрыл сверток. На снег упали нарядные теплые варежки. В руках осталась моя топкая меховая безрукавка, которую я оставил дома. В нее было завернуто что-то твердое. Бутылка. Ого! Коньяк пять звездочек. Спасибо, Садап, спасибо, родная.
Из кармана безрукавки белело письмо.
"Верблюжоночек! Как ты там? Не скучай! Посылаю тебе теплые вещи и растиранье на тот случай, если простудишься. Мне сказали, что ты в Аджикуйи. Постаралась сделать так, чтобы один из первых вертолетов направили к вам. У меня все в порядке. Только очень устала. Прихожу с работы поздно и сразу валюсь без сил в кровать. Зато всё организовали, всё обеспечили. Целую тебя, твоя Садап".
Я вытащил пробку из бутылки: в нос шибануло каким-то отвратительным снадобьем.
— Эх, ребята! — сказал я. — Думал на прощанье с вами по глотку пропустить, да не придется. Лекарство жена прислала.
— Ты что, болен? — спросил Орамет.
— Нет, на всякий случай.
— Такую жену на руках бы носил, — с грустью произнес он.
— Не женат?
— Где тут женишься! — Орамет с досадой махнул рукой. — А если и женишься — все равно врозь жить, как Каратай-ага. Он здесь, с отарой, она — там… Значит, уезжаешь?
— И так задержался. Вчера должен был послать материал. Выговор обеспечен.
— Ну и ну! Человек работал день и ночь, а ему выговор!