Люди с чистой совестью

Вершигора Петр Петрович

– Морокует командир.

А Ковпак увлекся рассуждениями о рейдовой тактике:

– Рассчитать силы тысячи людей, восьмисот коней. На учете все, все в уме иметь. Беречь. Расходовать экономно, с толком. Поняв? Это, брат, рейдовая партизанская тактика. Поняв?

Существовала еще одна причина, заставившая сделать небольшой переход: движение наше шло по "нейтральной" территории. Мы продвигались, прощупывая все дороги и перелески. Пауза нужна была и для разведки, шнырявшей вокруг. В районных центрах Городница, Костополь стояли гарнизоны немцев по триста - четыреста человек, но они боялись высунуть нос из города. Окопавшись, немцы держались там,

как на островах среди бушующего вокруг моря. Связь поддерживали только по радио. Телефонные провода давно были перерезаны и даже столбы выкорчеваны. Командиры немецких гарнизонов для докладов летали на самолетах связи. Подброска боеприпасов и питания совершалась так: обозы или машины ползли по большаку в сопровождении по крайней мере батальона немецких солдат; цепи прочесывали дорогу, следом шел обоз, а позади обоза еще охрана. И все же добрая половина немецкого добра попадала в руки партизан.

Кроме, немцев и полицаев здесь же бродили два или три польских отряда: войско с неясными целями.

К советским партизанам они относились нейтрально. Лояльность их была вызвана главным образом уважением к нашему оружию.

В район стоянки небольшого польского отряда и наметил маршрут Вася Войцехович. Это была та самая Старая Гута, в которой весной бесследно исчезли наши разведчики во главе с Гомозовым.

Батальоны стали лагерем в километре от Старой Гуты. У меня были дела в этом селе, и я поместился в крайней хате. Через несколько часов я дознался, что случилось с разведкой, бесследно исчезнувшей пять месяцев назад. Офицера из Люблина, попавшего в эти края через Лондон и известного нам под псевдонимом Вуйко, здесь уже не было. Он благоразумно скрылся, пронюхав о приближении Ковпака.

– Пошел на запад, проше пана, - говорили мне жители Старой Гуты.

Я уже знал, что наш разведчик Гомозов погиб от предательской пули этого лондонского вояки.

Знал и о том, что в селе есть националистская организация, но знал также и о том, что здесь действуют поляки-комсомольцы. Возглавлял националистов ксендз пан Адам. Зайдя к нему, я спросил без обиняков, не желает ли он собрать народ поговорить с нами. Ксендз охотно согласился. По его приглашению Ковпак и Руднев на следующий день приехали в Старую Гуту. Было воскресенье. Звонили колокола.

Кинооператор Вакар, прилетевший к нам в отряд перед самым началом рейда, торжествовал. До сих пор все дела в отряде совершались ночью, а днем люди спали.

– Не могу же я снимать только спящих людей! Получится такой фильм, знаете... что всю войну вы проспали.

А сейчас, среди бела дня, в красивом селе, торжественный обед у ксендза, митинг, на котором выступят два генерала.

– Это настоящие кадры... Партизанская экзотика!
– потирал руки Борис Вакар.

Действительно, все было так, словно кто специально готовил кадры для кинофильма. И обед, и митинг, и речи двух советских генералов Ковпака и Руднева. Они призывали польское население с оружием в руках подняться против немецких оккупантов. Митинг заключил своей речью ксендз Адам.

Как он понял генеральские выступления, я не знаю. Но наше пребывание здесь ксендз трактовал очень оригинально.

Жалею, что не записал тогда эту проповедь дословно.

Я много читал об иезуитах, но никогда не думал, что книжное знакомство с ними по романам Дюма и Сенкевича может мне пригодиться. Да еще на войне.

В длинной сутане, с бритой головой, с немецким парабеллумом в кобуре, висящим под сутаной, ксендз говорил о своей дружбе к "советским

панам", называл исторической нашу встречу, призывал народ свято хранить реликвии этой встречи. Стол на четырех колышках, вбитых в лесу, за которым обедал "пан Ковпак", он объявил святыней. Действительно, вернувшись в эти места поздней осенью, мы узнали, что стол сохранился. Если бы вкопан был он не в дремучем лесу, а где-нибудь у перекрестка дорог, то наверняка у стола уже стояла бы мадонна и держала в руках кружку для монет. В конце речи, хорошо помню, ксендз пан Адам закатил глаза к небу:

– Hex паны колпаки идут и бьют германа! А мы будем возносить молитвы пану Езусу и дожидать того божьего дня, когда армия польская придет и освободит эти земли Речи Посполитой от врагов...

Я перевожу взгляд на своих.

Ковпак с интересом слушает проповедь ксендза. Глаза генерала блестят. Две-три паненки из шляхты в лицемерном усердии взирают на воздетые руки ксендза, закатывают глазки к небу. В паузах они игриво скользят взглядами по блестящим погонам. Ковпак косит глаза на Руднева и пощипывает бородку. По ухмылке Ковпака вижу: дед не доверяет ксендзу. Его интересует народ.

Митинг происходит в деревне, недалеко от реки Случь. Ее нам предстоит форсировать не сегодня завтра. За Случью уже хозяйничают немцы и их наймиты. Часто проходят здесь всякие вооруженные группы. Одни воюют с немцами, другие делают вид, что воюют, третьи сотрудничают и с нашим заклятым врагом и ищут связей с нами. Вот почему митинг проходит на открытом месте, у костела, в ясный июньский день.

– Никакие летчики не разберутся с воздуха в этих дебрях: кто тут за, а кто против. Тут и на земле трудно что-либо понять, - говорит Базыме кинооператор Вакар.

Он доволен светом, солнцем, митингом и обстановкой, дающей ему возможность заснять "мировые кадры".

Но я вижу, что и Руднев давно раскусил иезуита. Руднев слушает внимательно, немного угрюмо. Взоры паненок отскакивают от черноусого лица, как мячик от стенки.

Комиссар понимает, в каком дремучем лесу социальных, национальных и политических отношений начинается этот новый наш поход.

Но еще не кончился митинг, как к толпе подскакал связной Саши Ленкина. Ковпак вышел из круга. Паненки заволновались. Ксендз сделал паузу не в положенном месте. Руднев успокоительно поднял руку к козырьку. Ксендз продолжает речь.

Но уже к комиссару протиснулось несколько молодых поляков.

– Они просятся в отряд, - сказал комсорг Миша Андросов.

Ковпак прочел донесение и кивнул комиссару. Тот, вежливо прося посторониться, уже выбирался из толпы. Паненки разочарованно вздохнули.

– Кавалерийская разведка Саши Ленкина нащупала брод. Во второй половине дня двигаться дальше, - отдал команду Руднев подошедшему Базыме.
– Займись пополнением, Петрович!

Базыма вскакивает на коня. Уже в седле, о чем-то вспомнив, он рукояткой плети кивает кинооператору Вакару.

– Ну що, разобрался, кто тут за, а кто против?

– Разобрался, товарищ начштаба, - ответил тот, весело козырнув не то Базыме, не то молодому польскому пополнению нашего интернационального отряда.

А тем временем комиссар вместе с комсоргом Андросовым инструктировал комсомольцев.

– Вы, хлопцы, в отряд хотите?

Ребята радостно закивали.

– Нет. Не примем, - сказал Руднев. Затем, оглядывая их потускневшие лица, продолжал: - Ваш долг оставаться и работать среди своего народа. Понятно? А чтобы работа спорилась - мы вам литературу оставим.