Люди с чистой совестью
Шрифт:
– Это на Днепре, что ли?
– подошел к ним Бережной.
– Ага. Я там стратегическую разведку вел. Я ж со своим взводом под самый Чернигов ходил.
– Это верно. Що верно, то верно. Под Чернигов ходил, - как бы дирижируя воспоминаниями, поддакнул Бережной.
– Ни одного слова неправды, а по-нашему, по-простому - брехни пока что нет. Нема брехни - и точка. Прошу продолжать дальше, товарищ разведывательный бог второго батальона.
– До Чернигова мы малость не дошли, - продолжал Шумейко.
– Тоже верно, - поспешил вставить Бережной.
– Агентуру я, правда, в город посылал. Как раз базарный день был. Поэтому и агентуры много было.
Бережной уже тише комментировал:
–
– Дело тут не в названии. Факт остается фактом: сведения о Чернигове я имел точные.
– Очень может быть, - поддакнул Бережной.
– Ну, не в Чернигове тут дело. Возвращаемся назад. К Днепру подошли. А там на железной дороге мост через Днепр еще в сорок первом саперами сорванный. Лодок хотел я пошукать - переправляться через Днипро. Чуем - вдали паровозный гудок! Что за чертовщина, думаю, куда ж поезд идет? Тут мост подорванный. А эшелончик небольшой к нему чмыхает. Или немцы сами на паровозе были, или машинист с другой дороги профиля пути не знает, ну и дует напропалую. Ну, раз поезд гудит, мы бегом на насыпь. И так в километре от моста залегли на повороте. Смотрю в бинокль. Вижу - так себе поездишко, неважный. Всего шесть вагонов, а в вагонах - немцы. И на паровозе тоже. Подпустили мы его вплотную и резанули изо всех автоматов. Из ручника тоже ударили. На близком расстоянии били, паровоз успел проскочить неповрежденным. А вагонам крепко досталось. Из восемнадцати автоматов каждый по полному диску выпустил. Гвалт стоял у них невообразимый. Кое-кто даже успел на насыпь выброситься. Катятся они по насыпи вниз, а мы на выбор бьем, одиночными. А поезд-то тревожные гудки дает и все ход прибавляет. А впереди моста-то ведь нет! Неужто, думаю, фрицы об этом не знают? Как мелькнула у меня эта мысль...
– Это у него сейчас эта мысль мелькнула. Ей-богу, братцы, - успел шепнуть Бережной.
– Молчи, не перебивай. Если брешет, так складно. А может быть, и в самом деле. Все может быть, - недовольно сказал Матющенко, страстно любивший всякие рассказы.
– Ладно, - согласился Бережной.
– Ну, и мелькнула у тебя мысль...
Шумейко немного обиженно продолжал:
– Так рассказывать интересу нету...
– и торопясь, чтобы опять не перебили: - Выскочил я на насыпь: "За мной, хлопцы!" Бежим мы вслед поезду. Бежим, бежим. Видим, впереди ни поезда, ни вагонов. Как сквозь землю провалились. Пока до конца насыпи добежали, одни только круги по воде. Все шесть вагонов и паровоз вниз пошли. А через минуту взрыв котла у них получился, что ли, но сильно вода замутилась. Потом рыба оглушенная выплывать стала.
– Эх, жаль, не было у тебя фотоаппарата снять его в момент полета, - сказал Швайка, подталкивая локтем Бережного.
– Так нам не до того было, - не поняв насмешки, ответил Шумейко. Тоже надо понимать. Мы тоже дрейфили малость!
– Вот это верно. Вот тут товарищ чистую правду говорит, - не утерпел Бережной.
Одобренный похвалой, Шумейко продолжал:
– Был тогда у меня во взводе Андрей Хохол. Тот, що пожрать любил. Подбежал Андрей к обрыву и стал со мной рядом. Постоял, постоял. "Эх, - говорит, - забрали немцы всю консерву с собой на дно Днепра. Ничего не оставили, сволочи!" Большой был любитель покушать. И особенно консервы всякие уважал, паштеты и рыбные всякие деликатесы из Голландии. Он все их марки изучал. Очень "консерву" любил покойный...
Шумейко окончил свой рассказ.
У многих зачесались языки. Но по колонне прошумела команда. Кряхтя, разминая ноги, люди вставали. Вскоре послышался приглушенный травой и песком шорох колес.
Командиры стали расходиться по своим местам.
С хвоста,
Базыма весело крикнул:
– Заслоны подшибли два эшелончика! Уточняй! Кажется, один эрзац-бронепоезд!
Добив эшелон с немецким подкреплением, заслоны пристроились в хвост колонны.
Не спеша мы двинулись на юг.
Садясь на коня, я услыхал, как Руднев сказал Ковпаку:
– Сидор Артемьевич, если обстановка не усложнится - думаю завтра по ротам провести открытые партсобрания.
– Добре, Семен Васильевич! Первый бой, он все недостатки и прорехи выявит. Пускай народ их на прицел возьмет. И растяп, разгильдяев треба пропесочить. А заодно и тех, что дюже носы задирают. Не по нутру мени эти их разговорчики про прошлые дела. Хай бильше думають не про ти мосты, що нами колысь подорвани, а про ти - по яким ище и по сей день фашисты на фронт едуть. Хай про це коммунисты народу растолкують.
– Я думаю так: о задачах рейда и обязанностях партизана, - сказал Руднев.
– Добре. Давай директиву.
Ускакав вперед к разведке, я все думал о нашем ночном разговоре с комиссаром. И когда на другой день проходили партсобрания, - на одном из них влетело и Ленкину за беспечность на переезде (и откуда только комиссар узнал об этом?) - я думал: вот уже Ковпак, Руднев, Шульга, Фесенко, да и все мы вместе накладываем взаимной критикой и самокритикой на партизанскую вольницу суровую узду сознательной дисциплины великой организации коммунистов.
На собрании парторганизации 1-го батальона (Путивльского партизанского отряда) обсуждалось и мое заявление. Меня приняли в кандидаты партии.
4
Места эти были отрезаны от партизанских районов железной дорогой. Полное безвластие царило тут. В селах можно было встретить и немцев, и полицаев. Заглядывали сюда и советские партизаны. Но партизаны действовали здесь еще только отдельными группами. Часто наведывались подрывники. Проскочив из партизанского края через железную дорогу для выполнения диверсионных заданий, они задерживались на день-два. Выполнив свою задачу, они устремлялись на север, в партизанский край, поближе к аэродрому. Но все они - и мелкие и крупные - действовали очень осторожно. Опасность столкновения с противником здесь была неизмеримо больше, чем на севере. Мы знали, что южнее находится отпочковавшийся от Сабурова отряд под командованием Шитова. Знали, что южнее, в районе Шепетовки, есть еще передовые аванпосты партизанского края. Но все эти друзья были впереди.
Южнее железной дороги Сарны - Коростень леса снова зеленой толпой обступили два южных притока Припяти - Горынь и Случь.
Ковпак решил отойти подальше от железной дороги и там дать передышку людям и коням. После привала двинулись снова. Шли весь день по извилистым лесным дорогам, ничуть не опасаясь немецкой авиации. Этот суточный рывок послужил для отряда разминкой и проверкой слаженности отдельных звеньев. Теперь нужна была стоянка, во время которой в подразделениях исправят выявившиеся на большом марше недостатки. Ковпак и Руднев решили дать на это тридцать шесть часов.
Вызвав к себе помначштаба по оперативной части Васю Войцеховича, Ковпак поучал его:
– Всего на двадцать километров разработай маршрут. Поняв?
– Понятно, товарищ командир Герой Советского Союза!
– Нам сейчас не так на врага надо оглядаться, как на физическую нагрузку хлопцив. И коней. Поняв? А полицайчики эти - чепуха. У меня зараз одна забота... Довгенько мы простояли в этих припятьских лесах и болотах. Надо, щоб люди втянулись в темп похода.
Руднев подмигнул Базыме. Базыма улыбнулся, тихонько ответив комиссару любимым словцом Кольки Мудрого: