Люди с чистой совестью
Шрифт:
Ковпак получил от Сталина и Ворошилова боевое задание совершить новый рейд. Ковпак не раз рассказывал потом нам об этой встрече. Его рассказ, варьированный в интонациях, но всегда верный и точный, когда он передавал слова товарища Сталина, как бы раздвигал лес и переносил нас в кабинет в Кремле. А когда рассказчик доходил до сцены прощания, он говорил кому-нибудь из слушателей:
– А ну, дай руку!.. Так от, я уже до дверей подаюсь, про все с товарищем Сталиным поговорили, а он, понимаешь, из-за своего стола вышел и меня к себе подозвал. "Ну, будь здоров, Ковпак", - и пожелал всем успеха. Потом еще раз усмехнулся и меня,
Помню, как блестели глаза у четырнадцатилетних партизан Семенистого и Володи Шишова.
В разведроте мне особенно приглянулся четырнадцатилетний мальчик, замечательно ловко ездивший верхом, с быстрыми, черными, как угольки, смышлеными глазами и твердым, рассудительным голосом. Его в разведке звали только по имени и отчеству: "Михаил Кузьмич". Позже я узнал его фамилию: Семенистый. Он был родом из Путивльского района и в отряд пошел добровольцем. Отца у него не было, дядю повесили немцы. Он остался старшим в семье, мать считала его хозяином. Когда Ковпак проходил мимо их села, мальчик заявил матери, что он уходит в партизаны. Мать вначале отговаривала его, но партизаны задержались в этом районе, и через несколько дней мальчик все же собрался уходить. На рассвете он тайком выбрался из хаты. За околицей его догнала мать. Она бросилась к нему на шею, стала плакать и умолять не покидать ее с малыми детьми. Мальчик колебался, потом упрямо тряхнул головой и сказал:
– Нет, не уговаривайте меня, мама, я пойду.
Он осторожно высвободился из объятий матери, упавшей на придорожную траву, и пошел по дороге. Мать снова догнала его. Она начала упрекать сына.
– Родила на свою голову, - причитала она.
– Родную мать покидаешь, а я тебе еще новые сапоги справила, как старшему... Думала, хозяином будешь.
Мальчик, удивленный, остановился. До этого он никогда не слыхал от матери слов упрека - они жили тихо, мирно.
– Ну, чего балухи вылупил?
– скрывая под грубостью свое смущение, крикнула мать.
– Как новые сапоги надел, так, думаешь, я посмотрю на тебя? Вот возьму хворостину, тогда сразу мать начнешь уважать.
Мальчик порывисто сел на дорогу, быстро снял сапоги, подержал в руках секунду, посмотрел на них и хлопнул ими об землю.
– Заберите свои сапоги, не нужны они мне. Прощайте!
– и быстро пошел по дороге.
Мать растерянно смотрела ему вслед и испуганно лепетала:
– Мишенька, куда же ты? Да я только так, с досады. Ну возьми сапоги, я не жалею для тебя. Раз так это нужно.
Но мальчик ушел... Пришел он к партизанам босиком. Стал разведчиком, бойцом, лихим кавалеристом и прошел с Ковпаком всю Украину - от Путивля до Карпат.
Я видел потом эти сапоги, оставленные им дома. Мать бережно хранила их в сундуке, дожидаясь старшего сына с войны. Я сам в его годы был пастухом на селе и знал, что значила для деревенского хлопца пара новых сапог.
После того как Руднев рассказал мне историю появления в отряде Семенистого, я тоже стал называть его: Михаил Кузьмич.
Первые дни моего пребывания в отряде Ковпака совпали с подготовкой к рейду. Такого рейда еще не было в истории. Более сотни лет назад испанский полковник Риего, руководитель гверильясов, испанских партизан, совершил два рейда по южной
Рейд по тылам наполеоновской армии славного партизана Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова был больше - до 800 километров. Он проходил по лесной местности от Смоленщины до Гродно.
По заданию нам нужно было пройти по степям и дорогам из-под Орла к границе Западной Украины, форсировать Десну, Днепр, Припять и еще бесчисленное количество мелких рек, железных и шоссейных дорог; пройти от северо-восточной границы Украины до западной ее границы, то есть расстояние, равное этак Португалии, Испании и Италии, вместе взятым.
Во время подготовки к рейду я добросовестно нес все обязанности ученика. Стояли замечательные дни осени 1942 года. Лес осыпал палатки партизан багрово-красными и ярко-желтыми листьями. Прошли первые осенние дожди, вечера были теплые, а по утрам подмораживало. Долгие часы мы просиживали у огня. Руднев каждый вечер обходил костры, беседуя с бойцами, командирами. А мне тогда еще не совсем понятной была эта сложная механика жизни партизанского народа и его руководителей. Все было необычно и часто непонятно просто, как проста сама жизнь человеческая.
Здесь, у костров, без пафоса, без речей, иногда вскользь брошенным шутливым словом проводилась большая и настоящая подготовительная работа.
Ковпак наделял людей автоматными патронами, заботился о продовольствии, одежде. Этим же занимался и Руднев, но, кроме того, он, как какая-то грандиозная человеко-динамо-машина, заряжал людей моральной и душевной энергией. Конкретных целей, маршрута мы не могли раскрывать из соображений конспирации, но каждый партизан знал, что боевое задание Ковпаку давал сам Сталин, и это воодушевляло людей, накаляло их энергией.
Осенний лагерь партизан гудел, как пчелиный улей: ковали лошадей, чинили повозки, выбрасывая прогнившие части, подгоняли сбрую, грузили вещи, прилаживая ящичек к ящичку, обматывали тряпками каждую гайку на колесе. Дед Ковпак ходил между повозок, постукивал палкой по колесам, иногда тыкал в бок ездовому.
– Щоб було по-партизанскому, щоб ничего не стукнуло, не грохнуло, а тильки щоб шелест пишов по Украини!
– Затем, многозначительно подняв палец, спрашивал ездового: - Поняв?
– и, одобрительно улыбнувшись, проходил дальше.
Ездовой, пожилой дядя с запорожскими усами, провожал взглядом старика и восхищенно говорил:
– Ну и голова...
И когда часа через два, обойдя весь лагерь, Ковпак возвращался обратно, ездовой стоял у повозки вытянувшись и ел глазами командира.
– Ну как?..
– спрашивал Ковпак мимоходом.
– Повозка - як ероплан...
– отчеканил обозник.
– Не стучить, не брязчить, як пташка летить...
Ковпак, удовлетворенный, проходил к штабу.
Вечерами начинались песни. Ковпак, Руднев, Мирошниченко, Дед Мороз, Базыма и другие собирались возле штаба у костров, где на пнях были положены доски в виде скамеек. Самодеятельные вечера эти назывались "Хор бородачей". На этих же вечерах не шутя были занумерованы и взяты на учет все партизанские бороды. Каждой был назначен город для бритья. Все города эти в то время находились в глубоком немецком тылу. Курочкин должен был брить бороду со взятием Харькова, Базыма - в Киеве, Дед Мороз - в Путивле. Я выбрал Берлин.