Люди с чистой совестью
Шрифт:
"Как можно спать в такую ночь?" - думал я.
Первая ночь рейда и несколько последующих были для меня временем сплошных открытий и удивления. Действительность оказалась гораздо проще, чем я ее себе представлял. На основании своего небольшого партизанского опыта в отрядах Брянских лесов и по рассказам старых. участников отряда Ковпака я ожидал, что первые дни рейда будут насыщены сплошными боями, проявлением массового героизма. На деле оказалось совсем не так: по ночам мы тихо и бесшумно продвигались, а на рассвете располагались на стоянку в лесу. Отдых изредка прерывался мелкими стычками наших застав с полицией или заблудившимися
Ночные марши - сначала небольшие, для того, чтобы втянулись люди и лошади, - сменяющиеся дневками, разнообразились лишь мелкими происшествиями из походной партизанской жизни.
В первую же ночь я с разведкой, которая должна была занять село, где находились полицейские посты, вырвался вперед в поисках хоть какого-нибудь боевого впечатления. Поста в селе не оказалось, но население жаловалось на издевательства старосты, поставленного немцами. Староста успел сбежать, но зато прекрасный буланый конь, которого я собственноручно вывел из конюшни немецкого служаки, разбив железные путы на его ногах, стал моим спутником в дальнейших походах.
Устраиваясь на стоянку между деревьями, под березой, которая в то время уже сбросила большую часть своих листьев, квартирьер, чтобы подчеркнуть комфортабельность стоянки, шутя выбирал нам "дом с вешалкой", то есть березу с сучком. На вешалку обычно вешался автомат, чтобы он не ржавел на сырой земле.
Наша тринадцатая рота на марше всегда ходила вместе с разведкой. На стоянках мы тоже располагались рядом.
Из равномерного ритма похода - как будто мы шли не по вражескому тылу, а совершали физкультурный кросс, - нас вывело одно событие, из-за которого чрезмерно, как мне сначала показалось, разволновался комиссар Руднев.
На пятый или шестой день похода на одну из наших застав набрел вражеский обоз с новенькими, блестевшими на солнце оцинкованными бочками, в которых торжествующая застава обнаружила чистый спирт.
Командир заставы с котелком в одной руке и кнутом в другой, погоняя лошадь, с гиком примчался в лагерь. Со всех сторон к бочке прибежали люди с котелками, кружками, черепками, касками, флягами. Бочку обступили, затем нашлись организаторы, которые установили очередь за спиртом. От каждой роты по два представителя.
Комиссара в это время не было. Люди загорланили частушки. Где-то в глубине леса послышалась автоматная очередь. Больше всего меня поразил автоматчик с красными, как огонь, волосами, по прозвищу Мед. Он стоял, обнявши ствол березы, и плакал горькими слезами.
В это время приехал комиссар Семен Васильевич. Я увидел, что лицо его перекосилось, как будто кто нанес ему страшное оскорбление. Он вызвал дежурного, расспросил, в чем дело. Затем подбежал к осоловело улыбавшемуся командиру заставы, "виновнику торжества", схватил его за воротник, притянул к себе и закричал, картавя от волнения сильнее обычного, задыхаясь от душившего его гнева:
– Расстрелять тебя мало за это, подлец!
Я еще не понимал смысла всего происходящего. Я знал, что Руднев не такой уж заядлый трезвенник, и была у него, очевидно, какая-то важная причина, заставившая его поступить так.
Он оттолкнул командира, крикнув:
– Начальника штаба, командира части, помощников - ко мне!
Я тоже подошел
В ближайших ротах те, кто еще в силах был что-либо замечать, увидев, как подействовала всеобщая пьянка на комиссара, зашикали друг на друга. Через минуту лес снова огласился хором голосов, свистом. Заиграла гармошка, люди седлали лошадей, рыскали по лесу, размахивая нагайками. На этом фоне командование проводило срочное совещание.
Комиссар говорил:
– Из-за одного дурака сейчас придется менять всю тактику рейда. Ну разве сейчас их удержишь?..
– И вдруг он поднялся, посмотрел вокруг, на лагерь, не выдержал и неожиданно улыбнулся: - Это же дети, большие дети! Но сейчас они сорвались, и надо идти напролом.
– Потом повернулся к Ковпаку и сказал, снова улыбнувшись: - А мы с тобой ведь думали дойти до Днепра без боя.
Затем они склонились над картами, обсуждали какие-то новые варианты, положение маршрута. Я отошел в сторону - детали меня в этот момент интересовали мало... Мне стало ясно то, о чем я смутно догадывался в последние дни. Это было особое войско, порожденное опасностями и рискованными делами войны; здесь многие понятия дисциплины, морали нужно решать по-другому... А как? Нужно было быть таким умным и знающим свою армию человеком, как Руднев, чтобы понимать, что командир заставы, привезший эти несколько бочонков спирта, мог сорвать не один бой, а весь рейд, который совершался по приказу Сталина.
Превратности военной судьбы, случайности, которыми полна всякая война, должны быть учитываемы партизанским командиром больше, чем где бы то ни было. Теперь я понимал, что первые спокойные дни рейда, так разочаровавшие меня, и были самой большой заслугой командования отряда. Настоящий партизанский командир не тот, кто всюду и без толку лезет в бой, теряет силы, обрастает ранеными в самом начале рейда, по мелочам расстреливает боеприпасы и по существу никогда не доходит до поставленной перед ним цели, а тот, кто умеет ужом выползти из партизанского края, всегда и обязательно блокированного противником, пройти с наименьшим количеством боев к цели, подойти к ней незаметно, внезапно и не с той стороны, с которой его может ожидать противник, и, подойдя, нанести удар.
Только кое-кто из "стариков" знал, что нужно пройти за Днепр, до которого оставалось не меньше трехсот километров, и дальше - далеко на запад.
Тогда я понял, что командир заставы - парень с обалдевшими глазами - по существу чуть не сорвал рейд.
Командиры совещались, совещались, а затем Ковпак сказал, обращаясь к комиссару:
– Сэмэн! А все равно мы их не вдержали б до Днипра. Рано чи поздно цего не мынувать. Напролом так напролом. А раз уж напролом, значит, треба це робыть с шумом, с триском и як можно быстрище, чтобы не дать нимцям насисты на нас.
Это говорил тот самый Ковпак, который всего несколько дней назад обходил повозки во время подготовки и предупреждал:
– Дывиться, хлопци, щоб ничего не триснуло, не брязнуло, щоб тильки шелест пишов по Украини.
"Оказывается, - подумал я, - наш "старик" умеет не только с "шелестом", но и с треском и громом ходить. Ну что ж, посмотрим..."
И я понял, что скуке, которая начала одолевать меня, пришел конец.
12
В эту ночь нам нужно было проходить мимо Кролевца, название которого носил один из наших отрядов.