Люди с чистой совестью
Шрифт:
В подмытых быстриной глиняных берегах живут птицы с рыбьим названием "щур". Они вылетают при появлении человека быстрыми стайками, как картечь из старинной митральезы. До появления разведки норы были битком набиты птицей.
– Значит, немец по северному берегу не проходил, не окопался... соображал Сердюк.
– Щурячий выстрел, - смеялись разведчики, не умея скрыть своей радости оттого, что путь за Днестр открыт.
Но командирам не до смеха.
Надо форсировать Днестр! На север тянула непреодолимая сила. Ей поддались и майор Дегтев, и Бакрадзе, и Саша Ленкин! На выход, на выход, туда,
А как Мыкола? Мыкола пока тоже помалкивал.
Всю ночь пожары, пылавшие за Днестром, неодолимо притягивали к себе взоры четырех с половиной сотен человек.
Кто же там? Иногда нам даже чудилось фырканье родного ППШ. Пожары на востоке, на севере... Неужели наконец подошли с севера соединения? Кто же? Сабуров или Мельник? Шитов или Грабчик? А может быть, молдавские партизаны Андреева?
На рассвете все ясно услышали воркование автоматов. Сомнений не было. Там, за рекой - и близко!
– были наши.
– Наши за Днестром!
– уверенно сказал Москаленко.
На рассвете мы дали приказ форсировать Днестр.
Отряд, бредущий через быструю реку с одеждой и оружием в руках, мутил волны реки.
Но северный берег встретил нас лишь стайкой птиц, испуганно проносившихся над головами.
За Днестром быстро разместились в первой рощице, в самом неприспособленном для обороны месте, не думая больше о тактике марша, о маскировке. Скорее бы связаться. Нужно почувствовать "плечо". Была надежда и вера в то, что Сабуров или Андреев пришли на юг.
Но прошло еще два дня, и мы узнали.
Это был Ковпак, раненный, получивший передышку в два-три дня. Перебравшись через Днестр, он сразу дал приказ: жечь хлеб в лигеншафтах [лигеншафт - имение с немцем-администратором во главе].
Ковпак жег скирды в лигеншафтах. Чтобы призвать смертельно уставших бойцов делать это, он ссылался на задание товарища Сталина.
Но нам казалось, что через полмесяца после начала наступления огромных армий, гнавших немцев от Курской дуги к седому Днепру, у Верховного Главнокомандующего хватало дел поважнее.
Так думал кое-кто из нас.
А еще через месяц начальник Украинского партизанского штаба генерал Строкач рассказывал об этих днях, когда нам часто приходилось обрывать связь на половине сеанса или по нескольку дней и вовсе не получать никаких известий с Большой земли.
– Ну и волновались мы за исход вашего рейда. Часто раздавался звонок, и голос товарища Сталина слышался в трубке:
"Доложите, где Ковпак?"; "Как дела у Ковпака?"; "Что нового известно о судьбе Руднева?" И не проходило дня, чтобы не спрашивали доверенные люди: "Верховный Главнокомандующий требует ежедневно давать координаты и донесения рейдирующего на Карпатах отряда..."
Жаль только, что мы не знали тогда об этом. Значительнее, весомее и ответственнее чувствовали бы себя люди, в трудном своем положении, может быть, и недооценивавшие того, что одно только их пребывание за Днестром было подобно ласточке, принесшей в эти края
Вспоминая ночь, освещенную пожарами, я думал, что Ковпак, как всегда, был прав. Враг уже кинулся в бегство от Курской дуги. Там наши братья переломили ему хребет. И хоть очень далеко от нас было до тех славных исторических мест и героических деяний могучей Красной Армии, но мы чувствовали: наш долг каждую минуту помнить, что мы ее помощники в глубоком тылу врага. Только в этом единстве цели наша сила.
Ковпак нашел тактический ход в своих партизанских, не писанных пока правилах, как ему действовать за Днестром, за тысячу километров от фронта: жечь, бить, гнать, не давать передышки, сеять панику. И в конце концов он был прав: он жег вражье логово по приказу Родины.
8
Зарево пожаров властно потянуло нас за Днестр. Оно освещало нам стальные волны реки. После форсирования Днестра группой овладела инерция выхода в партизанский край. Наши уловки хлопцы поняли как отступление. Я соображал: пока мы не дадим боя и не выиграем его, переломить это настроение не удастся.
Вспоминая "партизанскую академию" Ковпака, мы с Мыколой повторяли одно из главных его нравоучений: "В партизанском деле самое главное выиграть первый бой. Потом может быть с тобой всякое, могут тебя и поколотить - оправишься; может быть и так, как часто бывает на войне: постреляли, постреляли и разошлись - и не поймешь, кто кого побил. Но первый бой ты обязан выиграть!"
Каждую ночь горели лигеншафты. Теперь уже и мы включились в это дело. Пожары удалялись все дальше на север. Но мы упорно вертелись на одном месте. Для того чтобы не дать немцам захватить отряд врасплох, мы каждую ночь совершали небольшие марши: переходили километров двадцать на север, а затем, круто повернувшись, обратно - на юго-восток.
Изредка в лесах слышны были пулеметные очереди; иногда дробным звоном отзывался родной автомат.
Однажды на марше возле шоссе пришлось переждать, пока проходила колонна вражеских автомашин. Посреди колонны было два или три танка. На ожидание ушло более часа; рассвет захватил нас подле небольшого леса.
Нам с Васей очень не понравились ни этот лесок, ни близость шоссе. Но солнце уже взошло, в воздухе стрекотал "костыль", и люди смертельно устали.
Я согласился с доводами начштаба: двигаться дальше рискованно. Раскинули лагерь. Не успели уснуть, как пикетчики принесли несколько головешек, окровавленные бинты и патроны ТТ.
– Ясно, тут стояли наши, - задумчиво рассматривая эти предметы, сказал Войцехович, - которая же из групп?
– В Черном лесу это была не новость, все группы проходили через лес. Но тут...
– думал вслух комиссар Мыкола.
– А может, комиссар Семен Васильевич?
– настойчиво спросил Лапин.
Что ему сказать? Дал приказ усилить наблюдение и разведку. Может быть, разведчики и обнаружат своих. Около полудня пикеты обнаружили с трех сторон цепи немцев, залегавшие по бокам. Скоро одна стала продвигаться. Стрельбы еще не было. Но вот-вот начнется бой. Под огнем переходить шоссе бессмысленно. Даже если там нет противника... За шоссе начиналось поле, степь. Машин и танков, замеченных нами на шоссейке, пока не видно было. В цепях только пехота.