Люди сороковых годов
Шрифт:
В этот момент Заскалько почувствовал сильнейший удар - это пробил башню снаряд мощной немецкой пушки, приспособленной специально для стрельбы по танкам KB (нам потом показывал ее на шоссе генерал Казаков - танкисты захватили ее в конце концов).
Снаряд разорвался в танке. Несколько членов экипажа были ранены. Чудом остались невредимы лишь Заскалько и водитель Потапенко. Водитель пытался вывести танк с поля боя, но в машине вспыхнул пожар.
Когда мы встретились почти два месяца спустя в селе Ивановском, - в той самой "пещере Лейхтвейса", с описания которой началось наше повествование, Заскалько только что вернулся из госпиталя и так рассказывал мне о том, что произошло в эти критические минуты:
–
* * *
Уже погас день, спустились сумерки, зажглись в дыму пожарищ тусклые звезды, а на подступах к Скирманову все еще гремело, клокотало, шумело. Гитлеровцы предприняли контратаку, но наши танкисты, увлекая за собой пехоту, отбросили их и начали штурм высоты, на которой располагалось кладбище, превращенное гитлеровцами в сильный оборонительный узел. Это был тяжелый бой. Танки капитана Гусева, - у которого на этот раз башенным стрелком был Герой Советского Союза Любушкин, - Бурды, Евтушенко, Корсуна, Столярчука расстреливали и давили гитлеровские дзоты. Политработники бригады Комлов и Столярчук шли в рядах пехоты, подбадривая и воодушевляя солдат. С мотострелками в атаку шел начальник разведки штаба бригады капитан Лушпа.
Тяжкая задача выпала на долю мотострелкового батальона, который уже успешно прошел через жаркие бои под Орлом. Вот как описывает свои переживания в бою за Скирманово ветеран батальона, бывший пулеметчик Петр Иванович Тернов в письме ко мне, присланном в декабре 1971 года:
"В ночь на 12 ноября нас посадили на танки, и мы двинулись к Скирманово. Был сильный мороз, и броня была ледяная - прикосновение к ней обжигало руки. Только выхлопные трубы от мотора давали чуточку тепла. К исходному рубежу мы подошли к рассвету. Немцы молчали. До нас в этом районе находились пехотные части, и гитлеровцы, видимо, не ожидали, что на их оборону навалится такая страшная лавина - танки KB и Т-34.
Бой начался дружно. Танки пошли в три эшелона. С последним эшелоном шли мы, десантники. Нам предстояло атаковать в лоб немецкие позиции в районе кладбища. И
Мой пулеметный взвод вел огонь по окопам и блиндажам противника, а приданный нам танк поддерживал нас. Пули и снаряды летели со всех сторон, снег почернел от пороха, казалось - нет нигде живого места. Особенно досаждал нам один немецкий пулемет. Танкист приоткрыл верхний люк и спросил меня: "Откуда бьет эта сволочь?" Я дал ему ориентир. Танкист выстрелил из пушки. Немецкий пулеметчик на мгновение замолчал, но потом опять дал очередь - наш снаряд разорвался с перелетом. Я уточнил ориентир. Танкист снова выстрелил, и на этот раз удачно: пулемет разлетелся вдребезги, пулеметчик был убит.
Через минуту из немецкого окопа вылез какой-то детина в каске и поднял руки. Это был немецкий унтер-офицер. Мы его быстро схватили и упрятали за танк. Бой разгорался все сильнее - немцы обрушили на нас сильный огонь. Но танк своим беглым огнем нанес им сильный ущерб. Хорошо поработали и два наших "максима".
Мы отправили пленного в тыл, а сами стали продвигаться вперед. Подошли вплотную к немецким окопам, и начался бой гранатами. От немецких ручных гранат мы ущерба не понесли, а вот наши "лимонки" и бутылки с горючей жидкостью дали отличный эффект.
Всех поражал своей энергией пулеметчик Петр Игнатьевич Борисов, коммунист из города Хвалынска, опытный воин и очень сильный человек, 1907 года рождения. Если кто его не видел, то просто не поверит тому, что я скажу: он хватал пулемет "максим" в охапку и один переносил его на новую позицию. Ему едва успевали подносить ленты с патронами. Стрелял он очень метко - его кинжальный огонь буквально косил гитлеровцев. Самому Борисову везло: он воевал и под Орлом, и здесь, но не получил ни одной царапины. Только шинель была кое-где порвана осколками да оторвана часть полы.
Вдруг меня сильно ударило в бедро комом мерзлой земли - неподалёку разорвался снаряд. Я был отброшен к танку и ударился об него головой. К счастью, я был в каске, и голова уцелела, но правая нога онемела, и мне пришлось полежать минут тридцать за танком, пока она начала снова действовать; остался только большой синяк. Потом Борисов шутил: "Что же это ты? Танк головой бить нельзя - это не футбол..."
Вот так мы и продвигались с боем к Скирманово. Вели нас в атаку наш комбат И. М. Передерни и комиссар батальона К. С. Большаков. Помню, как перед боем Большаков собрал нас в деревне Гряды и провел политическую беседу. И еще запомнилось, как он пошутил: "Я сам маленький, а фамилия у меня большая - Большаков".
К глубокому сожалению, в этом бою наш комиссар погиб. Погибли и другие наши соратники - смелые автоматчики Саша Зеленов, работавший до войны трактористом в Хвалынском районе Саратовской области, тихий, скромный красивый парень, и Завьялов, родом из того же района. Были тяжело ранены Дмитрий Хохлов, наш веселый гармонист, - и он из Хвалынска!
– а также пулеметчик Иван Москаленко, совсем молодой, 1918 года рождения, но опытный воин - он участвовал еще в боях на Халхин-Голе. В бою у кладбища у его пулемета осколком отбило надульник и пробило кожух. Тогда он бросил пришедшее в негодность оружие и начал забрасывать фашистов гранатами.
Москаленко был ранен в шею и в грудь. Он подполз ко мне. Ему было трудно говорить - изо рта у него шла кровь. Мы тут же отправили его в медсанбат. О дальнейшей судьбе его я ничего не знаю...
Вот так в жарком бою мы и заняли Скирманово. Этот бой шел весь день до глубокой ночи. Мы сжали гитлеровцев с трех сторон, и в конце концов они не выдержали и побежали, прыгая, как сайгаки, что называется, сломя голову".
* * *
Так пал этот важный укрепленный узел гитлеровцев, и бригада начала наступление на Козлово.