Люди среди людей
Шрифт:
Леонид Михайлович Исаев мало пекся о международной славе. Самобытный, независимо мыслящий, он не был склонен кому-нибудь подражать, к кому-нибудь подлаживаться. Однако Рональд Росс многие годы оставался его кумиром. Получив от знакомого врача, работающего в аппарате ВОЗ, портрет великого маляриолога, Леонид Михайлович писал в августе 1962 года:
«Благодарю за письмо и чудесную фотографию Росса. Он здесь очень хорош и морфологически (так!
– М. П.) и психологически. Воин и поэт. Помните, как он ругал Грасси в пылу оспаривания приоритета открытия: «Итальянский бандит с большой научной дороги». Конечно, Россу очень далеко до эрудиции Грасси. Но что бы могли сделать дисциплинированный ум и золотые руки Грасси, если бы их не осветил творческий огонь Росса» 1 [1
Вот что так привлекало Исаева в личности старшего коллеги - творческий огонь, а по сути - характер, волевой, независимый, целеустремленный, такой же, как у самого Исаева. Мы любим то, что знаем; лучше всего мы знаем самих себя. Росс - бессребреник, человек абсолютной честности, Росс - неутомимый труженик, болезненно самолюбивый Росс, готовый чуть ли не с кулаками отстаивать свое первенство на мировом научном ринге, - как все это близко Леониду Исаеву! Он охотно прощает Россу даже резкость и грубость в споре с противниками: брань делу не помеха. Сошлюсь еще раз на прекрасную биографию, принадлежащую перу профессора Кассирского: «Росс по натуре…работник поразительной теоретической интуиции и одновременно колоссального практического диапазона, а для таких личностей честолюбие не опасно – оно не приведет их к беспочвенной авантюре, оно будет вечной движущей пружиной честного и общественно полезного труда»2. Да ведь это точнейшее определение исаевской натуры! [2 И. А. Кассирский. Рональд Росс и малярийная проблема. Медгиз, 1937].
Росса мало занимали события, разыгравшиеся в России в 1917 году. Но борец и новатор, он уловил в революции ее волевое начало. И три года спустя, настаивая в Лондоне на необходимости самых решительных мер против малярии в одной из британских колоний, Росс требовал революционного подхода к делу. «It was sanitary Bolshevism», - писал он о действиях, которые сам успел предпринять в этой колонии. «Большевизм в санитарии»! Ах, как хорошо понимал профессор из Самарканда своего знаменитого собрата!
…Он не любил говорить о своих и чужих болезнях, старости, смерти. Никогда не бывал на похоронах, даже заболевших сотрудников навещал неохотно. Это было как иммунитет - активное неприятие всего, что относится к телесному разрушению, небытию. Только однажды, узнав, что его заместитель Анна Марковна Быховская перенесла спазм мозговых сосудов, директор зашел навестить верную помощницу. Впрочем, дальше порога он так и не сдвинулся. Едва справившись о здоровье больной, торжественно заявил:
– Нет, со мной этого никогда не произойдет! Исаевское «никогда» звучало как заклятие. Подозреваю, что, врач и естествоиспытатель, он где-то в глубине души все-таки верил: общебиологический закон старости и умирания как-то обойдет его стороной. На одной фотографии конца 50-х годов Леонид Михайлович держит в руках две фигурки восточных божков. Третий «бог» засунут в нагрудный карман пиджака. Надпись на обороте, сделанная рукой Исаева, гласит: «Витязь на распутье. Кого избрать - бога счастья, удачи или долголетия?» И фотография и надпись, конечно, шутка. Но долголетию отдавал ученый явное предпочтение над прочими благами: лысого бога, символизирующего долгую жизнь, всегда носил с собой. Впрочем, как учит поговорка, «бог-то бог, да и сам не будь плох». В семьдесят и в семьдесят пять лет жил Леонид Михайлович так, будто впереди ждали его еще десятки лет труда и поисков. Болел редко, работал без устали, не жалел ни себя, ни других. При каждом удобном и неудобном случае спешил заверить окружающих, что здоровье его вообще не имеет изъянов.
– Я знаю, вам трудно за мной угнаться, - мог сказать он сотруднику, с которым предстояло обследовать в пустыне норы песчанок.
– Сдерживайте меня, если я стану слишком спешить.
Такое заявление делалось не столько ради сотрудника, сколько для того, чтобы лишний раз напомнить: директор здоровее, сильнее, выносливее молодых. Свернуть в пустыне с дороги, чтобы в жаркий день напиться воды из колодца? Ни за что! Это слабость. Исаев не позволяет себе никакой слабости. Случилось ему однажды
Всякую заботу о себе, желание помощников оградить его от физических тягот рассматривал Леонид Михайлович в последние годы почти как оскорбление. Если вы застали директора, читающего книгу с помощью лупы, не вздумайте посоветовать ему очки. Последует обычная реакция:
– Очки? Какая ерунда! Я отлично вижу. Глаза сегодня немного устали, но это временное.
Преклонный возраст нередко делает ученых тщеславными. Рональд Росс в последние четверть века своей жизни занят по существу тем, что собирает урожай мирового признания. Присуждение почетных степеней сменяется банкетами, банкеты - поездками по странам мира. Соединенные Штаты, Греция, Германия, Болгария, Сербия, Турция, Россия (1912), остров Маврикия, Испания, Египет - вот лишь неполный список мест, где великий ученый побывал в качестве почетного гостя, где принимал дипломы, ордена и иные знаки благоволения человечества. Исаев избежал старческой любви к побрякушкам. После шестидесяти он оставался таким же резким в отношениях с коллегами и таким же трудолюбивым, как прежде. Тщеславия не было и в помине.
В августе 1962 года Леонид Михайлович пишет из Самарканда в Москву:
«Вернулся из Бухары и снова через неделю еду туда… Кого что притягивает в этот край. Почти тысячу лет назад Саманид Наср выехал из Бухары в Мерв и там задержался. Придворные стали скучать по своим садам, женам и детям. Никто не решался сказать эмиру, что пора возвращаться. Однажды утром, когда Наср был навеселе, поэт Рудаки, которого придворные уговорили помочь им, стал петь восхваления Бухаре:
Ветер, вея от Мульяна, к нам доходит.
Чары ли моей желанной к нам доносит…1
[1 Мульян, или Мулион, - арык в окрестностях Бухары, на берегах которого бухарские эмиры построили дворец и разбили огромный сад].
Рудаки вызвал у Насра такую тоску, что он сошел с трона без сапог, вздел ноги в стремена оседланного коня и направился в Бухару. Историки сообщают, что шаровары и сапоги ему доставили в Баруту через два фарсанга (15 километров). Там он обулся и не выпускал поводья из рук до самой Бухары… Конечно, я еду в Бухару, надев ботинки и не забыв надеть брюки. И влекут меня туда не чары возлюбленной, а ненависть».
Следующие восемь страниц исаевского письма посвящены предмету его ненависти - гельминтам. Эти твари, циркулирующие между почвой и организмом человека, вызывают неисчислимые страдания миллионов людей. Одних только жертв аскариды в нашей стране - пятьдесят миллионов1 [1 Цифры эти относятся к середине 50-х годов. Письмо адресовано проф. Н. Н. Духаниной]. У зараженных резко падает трудоспособность, больные дети плохо учатся. Гельминты могут провоцировать и другие заболевания, а порой даже смерть. Исаеву ненавистна тайная война паразитов против человека. Но главный запал свой он направляет не на червей, а на тех людей, которые, по его мнению, мешают полностью искоренить заразу.
Этот спор начался осенью 1957 года. Во время научной конференции в Самарканде директор института заявил, что аскаридоз в Советском Союзе можно уничтожить раз и навсегда. И времени на это потребуется не так уж много. План Исаева выглядел довольно убедительно. Аскарида живет в теле больного около года. Человек загрязняет почву яйцами гельминта. Но в земле эта нечисть тоже способна существовать не более двух лет. Если медики, вооруженные новым нетоксическим и очень активным препаратом пиперазином, несколько раз в течение двадцати четырех месяцев изгонят паразитов из тела всех больных, то аскаридоз исчезнет с лица советской земли так же, как когда-то исчезла ришта.