Люси Салливан выходит замуж
Шрифт:
— Люси, мне пятьдесят три года, это мой последний шанс побыть счастливой хоть немного. Ты ведь не можешь запретить мне это?
— Ты хочешь счастья! А как же папа? Кто подумает о его счастье?
— Я всю жизнь старалась сделать его счастливым, — печально ответила она.
— Ерунда! — выпалила я. — Ты всегда старалась сделать его несчастным. Почему ты не ушла от него давным-давно?
— Но… — сделала она слабую попытку защитить себя.
— Где ты собираешься жить? — перебила ее я, борясь с тошнотой.
— С
— Где он живет?
— Это тот желтый дом напротив школы. — Ей не удалось скрыть свою гордость: Король Химчисток Кен, очевидно, имел кое-какие накопления.
— А как же твои брачные обеты? — спросила я, намеренно целясь в самое больное место. — Ведь ты обещала, и не просто так, а в церкви, что будешь с папой до гробовой доски, в горе и в радости?
— Пожалуйста, Люси, — жалобным голоском произнесла моя мать. — Если бы ты знала, как я мучилась из-за этого. Я молилась и молилась, прося совета…
— Какая же ты лицемерка, — воскликнула я. Не потому, что меня волновали соображения морального порядка — как раз с этим у меня проблем не было, а потому, что моей целью было уколоть ее побольнее. — Столько лет ты запихивала в меня учение католической церкви, критиковала незамужних матерей и аборты, а сама ничуть не лучше их. Ты прелюбодейка, ты нарушила свою драгоценную седьмую заповедь…
— Шестую, — поправила она меня, на время став той матерью, к которой я привыкла.
— Что?
— Я нарушила шестую заповедь, седьмая про воровство. Чему тебя только учили в школе?
— Вот видишь, вот видишь! — горько торжествовала я. — Опять ты судишь других, считая себя лучше всех! А в своем глазу бревна не замечаешь!
Она свесила голову и сплела пальцы. Снова мученица.
— Интересно, что сказал отец Кольм, узнав об этом? — ядовито спросила я. — Думаю, он уже не так улыбается тебе, как раньше. Ну, так как? — добивалась я ответа от молчавшей матери.
— Мне больше не разрешают расставлять цветы у алтаря, — призналась она наконец. Большая слеза скатилась по ее щеке, оставляя дорожку в неумело наложенной пудре.
— И правильно, — фыркнула я.
— И еще комитет отказался принимать на ярмарку мой яблочный пирог, — добавила она, и слезы нарисовали на ее лице еще несколько полосок.
— Молодцы! — горячо похвалила я неизвестный мне комитет.
— Наверное, они решили, что это заразно, — добавила она со слабой улыбкой. Я ответила на это долгим холодным взглядом, который довольно быстро стер эту улыбку.
— И какое удачное время ты выбрала для того, чтобы сообщить мне эту замечательную новость! — выплескивала я свое раздражение. — А ты подумала, смогу ли я работать после этого?
Этот упрек был вовсе несправедлив, потому что Айвор ушел куда-то, и работать я все равно бы не стала. Но дело было не в этом.
— Извини,
— Ладно, — сварливо буркнула я и взяла свою сумочку. — Ты рассказала мне. Большое спасибо и до свидания.
Денег за свой обед я не оставила. Пусть она сама платит за сандвич, который я не смогла съесть только по ее вине.
— Подожди, пожалуйста, — взмолилась мама. — Не уходи, Люси. Дай мне договорить, больше я ничего не прошу от тебя.
— Ну хорошо, договаривай, — снизошла я.
Она сделала глубокий вдох.
— Люси, я знаю, что ты всегда любила отца больше, чем меня… — Она сделала паузу, чтобы у меня была возможность возразить, но я промолчала. — И мне это было очень обидно, — продолжила она. — Мне приходилось быть строгой и сильной вместо него. Из-за этого ты считала его веселым и добрым, а меня — злой и вредной. Но ведь хотя бы один из нас должен был исполнять родительские обязанности…
— Да как ты смеешь! — вспыхнула я. — Папа исполнял все родительские обязанности, даже больше, чем ты!
— Но он же такой безответственный… — попыталась она возразить.
— Кто из вас более безответственный, а? — не дала я ей договорить. — Как насчет твоей ответственности перед папой? Кто будет ухаживать за ним?
Хотя я уже знала ответ на последний вопрос.
— Разве за ним нужно ухаживать? — спросила моя мать. — Ему всего пятьдесят четыре года, он вполне еще крепкий.
— Ты отлично знаешь, что о нем нужно заботиться, — парировала я. — Он не может жить один.
— А почему, Люси? Мужчины его возраста и даже старше живут одни, и ничего, справляются.
— Но папа не такой, как все, как тебе отлично известно, — сказала я.
— И что с ним не так? — спросила мама.
— Сама знаешь, — сердито огрызнулась я.
— Нет, не знаю, — возразила она. — Объясни мне.
— Я не собираюсь обсуждать с тобой, что с ним так и что не так, — сказала я. — Ему нужен уход, и точка.
— Ты не в силах признать правду, так, Люси? — Мать глядела на меня сочувственно и озабоченно, как смотрят на своих подопечных социальные работники.
— Какую правду? — взвилась я. — Мне нечего признавать, ты говоришь какую-то чушь.
— Он алкоголик, — тихо проговорила она. — Вот чего ты не можешь признать.
— Кто алкоголик? — спросила я, возмущенная ее инсинуациями. — Папа не алкоголик. О, я вижу, чего ты добиваешься. Ты говоришь о нем всякие гадости и ужасы, чтобы все жалели тебя и говорили, что тебе нужно уйти от него. Меня ты этим не обманешь.
— Люси, он алкоголик уже долгие годы. Скорее всего, когда мы поженились, он уже был алкоголиком, просто я тогда еще этого не знала.