Люся и Федя. Документальная повесть в письмах
Шрифт:
Люся, если твои родители прочтут это письмо (можешь показать им, я ничего не скрываю, не хочу чтобы для них это было тайной), то может будут недовольны мной. Но я им плохого не желаю, только очень тебя люблю, ихнюю дочь и пусть простят меня, если что не так.
Ну вот пока кончаю на этом. Да прости если я расстроил тебя, о другом пока нечего писать, все так же как и было.
Очень жду письмо, моя хорошая! Передавай привет вашим.
С приветом Федя
20 октября 1956 года.
21.
1956
Чебоксары - Барнаул
Люся - Феде
Родной мой!
Прости меня, злую, что так долго молчала. Если сказать, что очень уставала, и было некогда, ты, наверно, не поверишь, но это действительно так.
Вчера была ровно неделя, как мы расстались, и вчера же получила твое письмо. Нет слов передать, как оно меня взволновало. Получила письмо, когда пришла на обед и весь час проплакала. Очень горько и обидно за тебя, за себя. За нас! Нет, мы с тобой все-таки очень глупые и не умеем постоять за себя. Но как нам убедить своих родных, что они не правы и желая нам добра, причиняют только зло; как убедить их, что заблуждаются они, ссылаясь на свой жизненный опыт, а не мы, как они считают!?
Федечка! сейчас мне хочется только одного: не забыть тебя поскорее, как хотела этого раньше, а как можно скорее и с полной уверенностью, что это сбудется, сделать так, чтобы облегчить твои страдания (о себе я пока не говорю, но это взаимосвязано: лучше будет тебе, значит и мне будет лучше).
Если бы ты знал, Федечка, сколько раз за эти дни в тоске замирает сердце при воспоминании о тебе, о недавнем счастье, да счастье. Как хочется видеть тебя рядом, слышать твой голос, прикасаться до тебя! Мне все время кажется, что это все не явь, а какой-то сон, страшный и бесконечный. В самом деле, вдруг очутиться за тысячи километров без всякой ( пока так было) надежды увидеться. Кругом всё чужое, все чужие.
Ты спрашиваешь, как мы доехали, как устроились. Опишу немного об этом.
Ну, ехали мы, конечно, так хорошо, как только возможно в мягком и удобном вагоне. Всю дорогу радиоузел поезда передавал хорошую музыку (и каждую песню я связывала с тобой). После трех суток на поезде, еще 82 км проехали на легковой машине, и в понедельник к вечеру были на месте. Все мы живы, но немножко были не здоровы: умудрились где-то сильно простудиться. Сейчас прошло.
Не могу точно даже сказать, нравится мне здесь или нет, потому что отношусь ко всему здесь как-то пассивно, и все не верю, что я здесь. А не там, где привыкла быть. А вообще, если посмотреть здраво, то есть здесь много хорошего, но еще больше, по-моему, плохого. Из хорошего: город очень хорошо снабжается продуктами и товарами; квартира у нас здесь лучше, чем была; очень близко Москва, и время отличается от московского только на один час (так что теперь можно слушать вечерние московские передачи по радио); город, конечно, не сравнить с Чесноковкой (но чуть поменьше и, мне кажется, чуть похуже Барнаула).
Из плохого: повсюду тут ужасная грязь и очень плохо с транспортом, так что до города (а мы живем на самом краю) и до всего в нем (базара, почты, магазинов, кино и др.) добираться очень трудно. Завод тоже далеко, правда.
А вообще, о работе, городе, погоде и обо всём другом житье-бытье подробно напишу тебе, Федечка, в следующий раз. Это не главное.
До вчерашнего дня, думая о письме тебе, не знала, как же мне писать тебе (хотя могу писать тебе только об одном, о том, как скучаю по тебе, как хочу быть с тобой), чтобы не бередить, не расстраивать. Ведь один раз, тогда летом, я начала, но ничего тогда не получилось, но теперь...
Понимаешь, Федя, папа сейчас уже в командировке в Москве. Письмо читала мама, и я не подала виду. Я тоже надеюсь на мамину чуткость, как ты на чуткость своей сестры. Но пока она всего еще как следует не поняла и наших стремлений пока не понимает. Прочитав письмо, она только сказала: "Ну что ж, я вон папу 2 года ждала". А это уже, по-моему, какая-то надежда на то, что она впоследствии согласится, а через нее я буду действовать на папу. Подождем, что же тебе ответят из дому. Конечно, ни ты, ни я не будем ожидать своей участи ни 2 года, ни год. Будем вместе, то будем вместе раньше. А пока давай думать, как это сделать. Ты только, Федечка. знай, что я по-прежнему люблю тебя, и никого мне другого не надо. Ты ведь веришь мне, милый?
Знаешь, Федя, вместе с письмом получили приглашение на главпочтамт для разговора с Барнаулом. Сразу подумала, что это ты вызываешь, и очень обрадовалась, а потом подумала, что может это не ты, а Толя, и обрадовалась меньше, в общем, завтра выяснится.
Сегодня суббота, вторая суббота, что мы не вместе... Что ты поделываешь сейчас, Федьша? Уже, наверное, спать собираешься, а здесь только 10-ый час (до сих пор не могу привыкнуть к этой разнице времени).
Феденька, смотри там не очень скучай. Бывай почаще у Лиды. Она ведь хороший человек, несмотря на многие недостатки, а главное чуткая; у нее всегда сможешь найти моральную поддержку, а к тебе она очень хорошо относится, я то знаю это.
Сейчас буду ей писать, правда, не знаю ее адреса и посылаю письмо на общежитие.
Ну пока кончаю.
Будь здоров, милый. Обещаю теперь писать без перерывов.
Крепко жму руку.
Люся.
Привет Барнаулу.
27 октября 1956 год
22.
1956 год, 28 октября
Барнаул - Чебоксары
Федя - Люсе
Здравствуй, Люсенька!
Только что пришел с переговоров с тобой и сразу пишу письмо. Очень доволен, что хоть немного поговорил с тобой, услышал твой голос. Но настроение не важное, потому что плохо слышно было, и ты отвечала на мои вопросы с сомнением (?) или это было чересчур неожиданно для тебя, или вообще у меня такое настроение сегодня, что все кажется в черном цвете. Нет, все же таки рад, ведь ты ответила "приезжай", "буду воевать".