Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
Лютер и Хоуи пробираются через неумолкающий грязно-серый шум Лондона.
— А ты когда-нибудь об этом думала? — спрашивает вдруг Лютер. — О детях?
Хоуи пожимает плечами:
— А вы?
— Нет, — отвечает он. — У нас с женой был уговор, как только мы стали жить вместе.
— В самом деле? И от кого исходила эта идея?
— Да от обоих, наверное.
— И она все еще в силе?
— Да, похоже на то.
Хоуи бросает на него вопросительный взгляд.
—
— С вами все в порядке, шеф? — осторожно спрашивает Хоуи.
— Извини, — берет он себя в руки, — что-то я отъехал.
Сержант полиции Джастин Рипли, красавчик с кудрявыми волосами и открытым лицом, назначен вторым номером в расследовании дела Ламбертов. В паре с констеблем Терезой Делпи он едет в клининговую контору «Уай-ту-кей». Офис конторы приютился на Грин-лейн, между газетным киоском и химчисткой.
Рипли предъявляет бедж пожилому приемщику за стойкой. Минут десять они с Делпи ждут, держа в руках стаканчики воды из кулера и рекламные проспекты — «Уборка и гигиена сегодня» и «Вопросы клининга», пока не появляется хозяин, толстый приземистый бородач в клетчатом вязаном жилете. Он здоровается с Рипли за руку и спрашивает, в чем дело. Рипли интересуется, кто сейчас убирает у Тома и Сары Ламберт.
Хозяин возвращается через пять минут:
— Ее звать Шина Квалингана. Если хотите, могу показать копию ее файла с визой.
Рипли этого не нужно.
— Скажите, как давно Шина Квалингана работает у Ламбертов?
— Три года и четыре месяца. Нареканий нет.
Рипли благодарит хозяина и едет в сторону Финсбери-Парк-роуд, где у Шины раз в неделю уборка в подвальчике художника-оформителя. Паркуется он на углу Куинс-драйв. Здесь все еще дежурят шлюхи — бледные дебелые девицы, предлагающие минет идущим на работу и с работы.
Рипли и Делпи подходят к двери под номером 93, звонят и ждут. Изнутри доносится гудение пылесоса. Делпи набирает номер взятого в конторе мобильника — безуспешно, ответа нет. Они дожидаются, пока не прекратится гудение, и звонят в дверь снова. Характер тишины меняется: теперь чувствуется, что кто-то настороженно притих внутри квартиры. Снова тишина, а затем звук шагов в прихожей.
Блестящая черная дверь открывается, за ней стоит Шина Квалингана — низкорослая пожилая негритянка с высоченным начесом. На ней старомодный нейлоновый халат с логотипом фирмы на груди, шлепанцы. У двери на коврик аккуратно поставлены ее туфли.
Стоя в дверях, Шина держит в руках шланг подтянувшегося за ней пылесоса. Рипли предъявляет бедж.
— Шина Квалингана?
— Я тут, сынок, не живу. Просто работаю.
У нее приятный напевный акцент. Правда, чтобы понимать ее, Рипли приходится слегка напрягать слух.
—
— Что, простите?
— Мы могли бы зайти внутрь?
Шина Квалингана с пугливой поспешностью смотрит на сержанта, затем, через плечо, оглядывается назад:
— Нет-нет, заходить нельзя! Это не мой дом!
— Что ж, можно поговорить и здесь…
— А в чем проблема?
— Миссис Квалингана, лично у вас нет никаких проблем.
Это, похоже, лишь сильнее ее настораживает. Делпи вздыхает. Она гораздо менее учтива, чем Рипли:
— Мы здесь по делу о разбойном нападении…
— Я не разбойничаю.
— Насчет этого у нас и мыслей нет. В самом деле, миссис Квалингана, вам нечего опасаться. Правда.
Шина Квалингана кивает, но ничего не говорит. Рука ее сжимает и разжимает гофрированный шланг пылесоса.
— Вы убираете у Тома и Сары Ламберт, по Бриджмен-роуд, двадцать пять? — обращается к ней Рипли.
Он с минуту молчит, ждет, пока заговорит миссис Квалингана.
— А что? — реагирует она наконец.
— Как уже сказала моя коллега, мы расследуем по этому адресу кражу со взломом.
Уборщица сжимает шланг.
— Миссис Квалингана, — говорит ей Рипли, — быть может, вам будет удобнее переговорить с нами в полицейском участке? Там спокойнее.
Она долго и неотрывно смотрит на сержанта:
— Мне нужно всего две минуты, чтобы закончить.
— Две минуты? Не вопрос.
Уборщица делает попытку закрыть за собой дверь. Очень мягко, но достаточно решительно констебль Делпи берется за ручку с наружной стороны, не давая ей это сделать.
— Мы будем ждать вас здесь.
Шина Квалингана поворачивается к ним спиной, что-то бормоча себе под нос, а затем исчезает в недрах квартиры, чтобы закончить уборку санузла.
Патрику, сыну Генри, двадцать лет. Худой, с утонченными чертами лица, он выглядит несколько диковато в своих джинсах и оливковой камуфляжной куртке.
В парке он наловил восемь кроликов, которые сейчас возятся и сипло попискивают в специально сшитом для них рюкзаке. Патрик уже знает: стоит их оставить ненадолго, как они непременно прогрызут мешковину и начнут цапаться между собой, как акулята в утробе своей мамаши.
Минуя автоматические ворота, он проходит в необъятный заросший сад. Ворота закрываются следом. В тиши, под приятное постукивание дождевых капель, играют лиственные тени, вода скатывается с массивных древесных стволов; с улицы доносится приглушенный шум машин. А сквозь все эти звуки пробивается тоненькое скорбное вытье младенца…