Лютер. Книга 1. Начало
Шрифт:
— Он, видимо, прикован к постели?
— Нет.
Паула ждет, не скажет ли он еще чего-нибудь; ее уже начинает одолевать сомнение в том, что эта встреча закончится чем-нибудь путным. Борясь с желанием посмотреть на часы, она спрашивает:
— Тогда чего же ты хочешь от меня, солнышко?
Он притопывает ботинком, в такт этому выдергивая один из реденьких светлых волосков на своем худом предплечье.
— У нас есть ребенок, которому нужно кормление.
Снова повисает тишина. Паула слышит, как за окном
Когда она еще девчонкой работала на улице, первым и самым верным признаком того, что что-то здесь не так, было внезапное, почти молниеносное обострение слуха: р-раз, и становится слышно буквально все в округе. Безошибочная реакция тела, распознающего раньше мозга, что происходит что-то неладное.
Вслушиваясь в приглушенный шум транспорта, Паула сознает, что следовало бы подчиниться своему шестому чувству и не приглашать сюда этого юнца. Но по телефону он разговаривал таким нежным, интимным голосом, что она не нашла ничего худого в том, чтобы начать работу на часок-другой пораньше: потом можно будет нагнать, вздремнуть тот же часок.
Ни единой ноткой в голосе, ни единым движением своего тела не выдавая этой тревоги, она говорит:
— Я не вполне понимаю, о чем ты.
— У нас ребенок, — повторяет он, — младенец. Его нужно кормить.
— Мальчуган или девочка?
Паренек колеблется, словно задумавшись: а действительно, кто?
— Девочка. Эмма.
— А что же мама, разве она не в состоянии ее кормить?
— Ее мать умерла.
— Ай-яй-яй, солнышко, горе-то какое… Мне очень жаль.
— Да ладно. Мне-то она вообще была не мать.
Паренек густо краснеет и зажмуривается, словно укоряя себя за сказанное.
— А сколько ей? — участливо интересуется Паула. — Малышке Эмме?
— Да маленькая еще. Совсем кроха.
— И что же говорят доктора?
— Мой отец им не доверяет. Он считает, ребенку нужно правильное молоко. Женское.
— Что ж, многие бы с ним согласились, — говорит Паула. — Мои друзья тоже считают, что это помогает им в жизни. Есть в женском молоке что-то такое…
Паренек кивает.
— Но для ребенка вполне безопасна и молочная смесь, — замечает она.
— Она не берет бутылочку. Выплевывает, и хоть ты что.
Паула нежно улыбается:
— И такое бывает. Нужно просто терпение.
— Папа говорит, она больна.
— Тогда ему надо обратиться к врачу. Разумеется, это замечательно, что ты обратился ко мне: это говорит о том, что папа очень любит твою сестричку. Я тронута. Это очень почетная обязанность — взращивать дитя. И мне приятно думать, что мы могли бы делать это вместе. Но вообще-то, так не делается. Прежде всего, надо обратиться к врачу. Затем, по-видимому, выйти на вашу местную сеть поддержки грудного вскармливания. Там, вероятно, найдутся какие-нибудь молодые мамы, способные
Возбуждение у юнца растет. Он нервно лезет в другой карман и вынимает еще один комок купюр.
— Это все, что у меня есть.
— Дело тут не в деньгах, золотце.
— Ну пожалуйста. Он же меня прибьет.
— Это все, что я могу сказать тебе, — говорит Паула. Она чувствует, как у нее повлажнели ладони. Надо поскорей выпроваживать этого молокососа из квартиры. Она злится на себя за то, что впустила его, но скрывает это.
— Ну прошу вас, — чуть ли не умоляет паренек. От страха и унижения лицо у него посерело.
— Оставь мне номер папиного телефона, — говорит она. — Мы с ним немножко поболтаем.
— Не могу.
— Тогда почему бы тебе самому его не набрать, а потом передашь мне трубку? Мы с ним перемолвимся, и я ему скажу, какой ты замечательный.
— Он меня убьет.
— Да перестань ты, в самом деле. Ну вот, еще и нюни распустил.
— Я говорю серьезно, — лепечет он со слезами на глазах. — Он меня убьет. Он уже пытался сделать это. Ну пожалуйста!
Паула больше не может воспринимать ни на глаз, ни на слух ничего, кроме этого малодушного, придурковатого юнца, который ей видится как в перевернутом бинокле. В потайном отделе резного буфета, в ящичке слева, у нее припрятаны газовый баллончик и электрошоковый пистолет. На верху буфета, рядом с телефоном, лежит стопка ароматизированной бумаги для записей.
— Куда вы? — спохватывается юнец.
— Собираюсь черкнуть твоему папе записочку.
Юнец вскакивает, подергивая щуплыми плечами.
— Ну прошу вас, — продолжает канючить он, — очень прошу. Всего раз. Ну придите к нам, всего один разок.
— Не могу, солнышко, — откликается Паула. Ее голос по-прежнему невозмутим, но сейчас в нем появились твердые нотки. Правда, когда она делает вид, что ищет ручку, рука предательски подрагивает. Паула пытается удерживать маску спокойствия, намеренно недоигрывает, но ощущение такое, будто собственные черты лица у нее разбухают, делаются гротескными. — Я уверена, когда он прочтет мое послание, все у тебя будет в ажуре.
Юнец мечется, что-то бормочет себе под нос. Оглянуться Паула не решается, но вполне может статься, что он там рвет на себе волосы.
— Пожалуйста, — нудно скулит он, — прошу, прошу, прошу вас.
Она открывает ящичек, вынимает газовый баллончик и поворачивается к нему.
— А теперь вот что, — подводит она черту. — Я пыталась объяснить тебе все и так, и эдак, но ты не понимал. А теперь я просто прошу тебя уйти.
Паренек ошеломленно смотрит на нее. Пятится, опрокидывая кое-что из меблировки.