М 3
Шрифт:
— В смысле — уходить? — опешил контрразведчик, переглянувшись с Гускиным. — Дождемся наших, неужели никто не заметил, как самолет падал? Тут тыловых частей полно, скоро приедут, помогут. Вернемся в Геленджик — доложимся.
— В том, что приедут, нисколько не сомневаюсь, — согласился Степан. — Вот только вряд ли наши. Короче, товарищ капитан, разрешите доложить: мы на территории противника. Ориентировочно — километрах в пятнадцати от линии фронта, может и дальше. Так что касательно того, что наше падение видели — не сомневаюсь. Как и в том, что скоро сюда приедут.
— Шутишь, старлей? — изменился в лице Шохин. — Как мы могли к немцам залететь?! Нас же над своей землей подбили?
— Серега, — наплевав на субординацию и на то, что они не одни, рявкнул Алексеев. — Мы — в немецком тылу, нравится тебе это, или нет! Мне лично — категорически не нравится, но мое мнение, к сожалению, ничего не изменит! Карта с летным маршрутом у меня есть, сориентируемся. Остальное объясню позже, когда подальше отсюда отойдем. Ну?
Несколько секунд особист еще колебался, принимая решение, затем взглянул на старшего сержанта:
— Леха, уходим! Собери оружие, найди наши вещмешки. Давай, бегом, слышал же, фашисты могут вот-вот появиться! Выполняй!
Дождавшись, когда осназовец двинется в хвост самолета, как понимал Степан, разыскивать их оружие, которое он же и посоветовал замотать в чехлы, Шохин прошептал:
— Степа, ты точно уверен? Не мог пилот ошибиться — это ведь он тебе сказал, что мы за линию фронта забрались?
— Не мог, Серега, гарантирую. Сказал же, потом расскажу. Мы однозначно в их тылу, как навскидку — где-то к северу-востоку от Новороссийска. Не столь и далеко, к слову, хотя нужно карту смотреть.
— …! — эмоционально сообщил контрразведчик. — Ситуация…
— Та не то слово, — хмыкнул Степан.
И с усмешкой добавил:
— Кстати, если ты меня, как особо важного секретоносителя, решил вот прямо сейчас пристрелить — так даже не думай. То, что мне к ним в плен никак нельзя — я в курсе, и сдаваться не собираюсь. У меня после Абрау-Дюрсо теперь всегда последняя граната в отдельном кармане припрятана. Но и пожить еще тоже планирую, так что не дури, очень тебя прошу.
— Совсем охренел?! — возмутился Шохин, едва заметно вильнув взглядом. Если бы Степан не успел к нему более-менее привыкнуть за прошедшие дни — наверняка б ничего не заметил.
— Серега, я серьезно! — пристально глядя товарищу прямо в глаза, негромко произнес Алексеев. — Не дури, душевно прошу и где-то даже умоляю. Я ведь тоже буду готов, если что. Только нехорошо все это, неправильно. Враги мы что ли? Если вдруг совсем подопрет, я первый тебя и попрошу… ну, помочь, короче. Ну, ты меня услышал? Мы поняли друг друга?
Поединок взглядов продлился еще несколько долгих секунд, после чего контрразведчик сморгнул, первым отведя в сторону глаза.
Показалось — или нет, но выглядел он при этом слегка смущенным:
— Поняли. И я тебя услышал. Давай уходить, Леха, вон, уже все, что нужно, собрал…
Уже поднимаясь на поросший лесом склон горы, старший лейтенант оглянулся, в последний раз взглянув на распластавшийся по земле разбитый самолет. Позади транспортника осталась целая
И срезанное ударом о массивную каменюку крыло, прежде чем отлететь в сторону, по касательной пробило борт как раз в том месте, где сидел осназовец…
Глава 6
ПОСЫЛЬНЫЙ И ПОСЛАВШИЕ
Москва, двумя днями ранее
Сидящий напротив осназовца майор госбезопасности устало вздохнул:
— Отдохнули? Тогда продолжим. Значит, продолжаете утверждать, что о содержимом пакета вы не знаете?
— Не знаю, и знать не могу, — в который уже раз ответил Алексей. — При передаче все печати были целы. Остальное не мое дело.
— У вас была мысль ознакомиться с документами?
— Нет.
— Как бы вы поступили, если бы самолет по той или иной причине приземлился на вражеской территории?
— У меня имелся однозначный приказ — любой ценой уничтожить пакет.
— Каким образом уничтожить? Вы бы разорвали документы, тем самым хотя бы частично ознакомившись с их содержанием?
— Разумеется, нет, в этом случае и противник смог бы их восстановить. У меня были гранаты, я бы просто взорвал пакет. Если бы понадобилось — вместе с самолетом или самим собой.
Майор помолчал несколько секунд, формулируя новый вопрос:
— Хорошо, предположим, самолет совершил вынужденную посадку и загорелся. Вам удалось выскочить, но пакет остался внутри. Что бы вы предприняли?
— Без пакета я бы наружу не вылез, — невесело усмехнулся Лапкин. — Да и как, если он весь полет находился у меня за пазухой?
— Ну, мало ли? Во время удара о землю вы его выронили, потеряли сознание, очнулись уже снаружи. Самолет загорелся. Ваши действия?
— Дождался бы, пока машина догорит, после чего убедился, что бумаги уничтожены. Если бы со мной спасся еще кто-то из экипажа или пассажиров, обыскал каждого, при необходимости угрожая применением оружия.
— А если бы они не подчинились? Стали бы стрелять?
— Так точно, стал. У меня был приказ любой ценой не допустить попадания пакета к противнику. И я бы его выполнил. Тоже любой ценой.
— Ну, допустим… — майор тяжело откинулся на спинку стула, устало прикрыв покрасневшие глаза.
Допрос длился уже не первый час, и вымотались оба. Многие вопросы повторялись в разной формулировке по несколько раз, и лейтенант Лапкин уже успел их выучить наизусть: «знал ли он о содержимом документов»? «Готов ли был применить оружие»? «Как собирался воспрепятствовать попаданию пакета к противнику»? Ну, и так далее, и тому подобное. Повезло, хоть с автобиографией долго не мурыжили — вон она, казенного вида папочка с его личным делом, на краешке стола лежит…