М 3
Шрифт:
Хорошо, хоть писать контрразведчик его больше не заставлял, видать, оценил качество лейтенантского почерка — просто слушал, периодически задавая уточняющие вопросы и самостоятельно конспектируя что-то в не первом по счету блокноте. Иногда Шохина интересовало его личное мнение, касающееся той или иной проблемы — Степан с удовольствием отвечал, поскольку так было куда интереснее, нежели просто излагать пришедшие в голову исторические факты или отвечать на вопросы. Кое о чем они с Сергеем даже всерьез поспорили — особенно жаркой вышла дискуссия, касающаяся роли, а главное эффективности компартии в управлении страной. С доводами морпеха особист, разумеется, не согласился, оставшись при своем мнении. И даже записывать ничего не стал, как догадывался старший лейтенант, во избежание проблем, причем, для них обоих.
Так прошло два не самых плохих с точки зрения Степана дня, за которые он немного отъелся, как следует отдохнул и даже почти выспался. А затем пришла ожидаемая контрразведчиком радиограмма, предписывающая обоим немедленно прибыть в столицу на присланном за ними самолете. Шохин воспринял сообщение с энтузиазмом; старлей же лишь тяжело вздохнул: похоже, реализовывался наиболее неприятный (лично для него) сценарий развития событий.
Нет, помочь предкам знаниями — дело святое для любого попаданца, будь ты хоть бывшим супер-пупер спецназовцем, хоть «собачьим парикмахером» из той знаменитой книги, фамилию автора которой он позабыл [6] . Вот только превращаться в подопытного кролика, на всякий случай оберегаемого от всех и всяческих опасностей, не хотелось совершенно. Собственно, последнее тоже вовсе не факт: чисто теоретически на самом верху могут и решить, что риск его попадания к противнику превышает ценность тех знаний, что, возможно, еще остаются в его голове и не были изложены на бумаге… с вполне предсказуемым результатом оного решения, угу…
6
Алексеев имеет в виду роман «Вчера будет война» Сергея Буркатовского — один из первых и наиболее успешных «попаданческих» романов, появившихся в начале двухтысячных годов. В некоторой мере, именно с этой и еще нескольких подобных книг и начался популярный в настоящее время жанр.
Остальное известно: примерно через полчаса после вылета из Геленджика внезапно появившиеся в небе немецкие истребители внесли в оказавшееся совсем недолгим воздушное путешествие свои коррективы, непредвиденные и весьма катастрофические…
Окрестности Новороссийска, 13 февраля 1943 года
— Правы вы оказались, тарщ старший лейтенант, — сообщил Гускин, протягивая бинокль. — Быстро примчались, сволочи. Повезло, что успели в лесу схорониться. Только уходить поскорее нужно, на снегу следы остались, хоть и немного. Могут заметить.
— Могут, — согласился Степан, разглядывая в оптику неторопливо катящий к разбитому самолету полугусеничный бронетранспортер. — А могут и не заметить, снег старый, слежавшийся, плюс морозцем прихватило. Да и немного его, того снега. Но рисковать глупо, ты прав.
— Кстати, а ведь это даже неплохо, что они так быстро явились, — задумчиво пробормотал контрразведчик, осторожно трогая свежезабинтованный лоб — старлей постарался, пожертвовав собственным перевязочным пакетом. Рана оказалась пустяковой, просто кожу рассекло, но крови натекло прилично, отчего лицо Сергея, измазанное грязно-бурыми разводами, отдаленно напоминало кадр из какого-то малобюджетного фильма ужасов. — Значит, тут какой-то населенный пункт неподалеку, хоть на местности сориентируемся. Верно говорю, старлей?
— Однозначно, — хмыкнул Степан, забрасывая на плечо автоматный ремень. — Останется только выяснить, как именно он называется, а для этого придется туда идти. Сильно сомневаюсь, что фрицы ради нашего удобства над ним транспарант с названием выселили.
— Разберемся, — пожал плечами Шохин. — Транспаранта мы, понятно,
— Пошли, — согласился морской пехотинец, бросив в сторону самолета последний взгляд. Из остановившегося бэтээра высыпало с полдесятка гитлеровцев, с расстояния в добрый километр кажущихся крохотными, словно муравьи. Трое двинулись к транспортнику, остальные остались на месте, разминая затекшие в дороге мышцы. Судя по поведению, обнаружить внутри разбитой машины живых они не слишком надеялись, потому никуда и не торопились.
Опустив бинокль, Алексеев мысленно тяжело вздохнул: оставлять на поругание фрицам тела погибших пилотов и осназовца было нехорошо и неправильно. Но и другого выхода у них не было. Поджечь самолет, уходя — значит, раньше времени привлечь немцев: никто ведь не предполагал, что они явятся буквально через полчаса! В другой ситуации фрицы могли и не заметить падающий самолет. Оставить внутри парочку растяжек, благо авиационного бензина вокруг натекло прилично — садились-то они с полными баками, просто чудо, что сами не загорелись, — еще глупее. Практически, то же самое, что прикрепить снаружи записку с сообщением, что при аварийной посадке погибли не все пассажиры. Которые, к тому же, еще и обучены весьма нестандартному использованию оборонительных гранат.
Степан даже прикидывал, не заморочиться ли сооружением вовсе уж хитрой ловушки из спрессованного до ледяной плотности снега и вывернутого из гранаты запала — ничего подобного он раньше не делал, но сугубо теоретически лежащий в луже натекшего из разбитого бака бензина «заряженный» снежок рано или поздно должен был растаять, высвободив рычаг. Правда, в том, что одного запала хватит для гарантированного воспламенения холодного авиатоплива, морпех сильно сомневался — пятьдесят на пятьдесят, как говорится. Бензин, конечно, не соляра, и даже не керосин, но настоящий диверсионный заряд все-таки изготавливается вовсе не так — на спецкурсе в училище показывали, как раньше это делали партизаны из подручных средств. Однако узнавший, в чем дело, Шохин даже ругаться не стал, лишь многозначительно постучал по виску пальцем, напомнил про время и решительно подтолкнул старлея в направлении бортовой двери…
До поселка товарищи добрались только спустя полтора часа.
После того, как перевалили через вершину, выяснилось, что ни дорог, ни населенных пунктов в наблюдаемой перспективе не имеется. Пришлось карабкаться на склон соседней горы, раза в полтора выше и куда сильнее заросшей неприветливым зимним лесом. Обнаружив дорогу, еще почти час сидели в зарослях, изучая обстановку. Обстановка недвусмысленно вещала, что достаточно широкое для этих мест гравийное шоссе является весьма востребованным — буквально каждые несколько минут по нему в обе стороны проезжали автомашины, в основном, не слишком длинные колонны грузовиков, хотя порой проскакивали и легковушки, как правило, движущиеся с мотоциклетным эскортом.
Вопрос заключался в том, в каком именно направлении топать дальше — направо или налево? Карты, что доставшаяся от погибшего пилота, что имеющаяся у контрразведчика, без привязки к местности ничем помочь не могли. Нет, оно конечно, и без карты понятно, что Новороссийск находится где-то по левую руку (угу, а мох активнее растет на деревьях с северной стороны), однако это вовсе не означало, что идти следует именно туда. Тем более, если они находятся в фашистском тылу — а в последнем больше никаких сомнений, увы, не имелось.
Посоветовавшись, двинули направо. Просто потому, что так было проще передвигаться — иначе снова пришлось бы переться вверх, штурмуя очередную гору, пусть и не шибко высокую, но как водится в этих краях, с густо изрезанным многочисленными балками и оврагами склоном.
Решение, как вскоре выяснилось, оказалось абсолютно правильным: буквально в полукилометре дорога пересекалась с двумя другими, поуже и без гравийной отсыпки. А на перекрестке торчал выполненный с немецкой аккуратностью и прочей педантичностью указатель, готическим шрифтом извещавший заплутавшего шоферу, что он находится в полуторах километрах от поселка с труднопроизносимым в немецкой транскрипции названием «Moldavanskoe».