М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Иванов-Разумник Р. в.

Революционная деятельность не только таилась в подполье, но выходила и на площади, и в залы собраний. С конца 1861 года в Петербурге и Москве начались студенческие волнения, результатом которых было закрытие университетов и выработка нового университетского устава. На вечере Литературного Фонда 2 марта 1862 года приятель Салтыкова, профессор П. В. Павлов, произнес речь о тысячелетии России, за которую немедленно же был сослан в Ветлугу. Нелепый праздник «тысячелетия России» был официально назначен на 8 сентября 1862 года; но еще за несколько месяцев до него тысячелетие это было ознаменовано страшными петербургскими пожарами мая месяца. Кто производил поджоги — осталось невыясненным; есть данные, что их производили крайние реакционеры, желая этим запугать правительство и поставить его на путь репрессий против революционеров, а также и сорвать предполагаемые реформы. Но консерваторы и либералы пустили другой слух, будто поджоги эти производит революционная молодежь, «нигилисты» и «мальчишки». Последний термин принадлежал Каткову, громившему «мальчишек» на страницах «Русского Вестника»; мы скоро увидим, как Салтыков в «Современнике» 1863 года боролся с Катковым, защищая «мальчишек». Что же касается «нигилистов», то термин этот, встречавшийся и ранее, получил права гражданства, как известно, после романа Тургенева «Отцы и дети», появившегося в февральском номере «Русского Вестника» за 1862 год. Как бы то ни было, но петербургские пожары 1862 года и польское восстание 1863

года явились поворотными пунктами не только в действиях правительства, но и в настроении громадного большинства «либерального общества», быстро растерявшего былые свои либеральные убеждения. Характерным признаком этого явилось почти полное падение авторитета могущественного доселе «Колокола», падение к 1865 году подписки на «Современник» вдвое и втрое по сравнению с недавними годами и постепенно укрепившееся могущество Каткова, который с этих пор мог уже третировать и цензуру, и министра внутренних дел.

Петербургские пожары немедленно отразились на судьбе «Современника» и «Русского Слова»: уже в мае 1862 года учреждена была особая следственная комиссия под председательством реакционного кн. А. Ф. Голицына для исследования дел о пожарах, а в июне и «Современник» и «Русское Слово» были приостановлены на восемь месяцев, до февраля 1863 года. Видную роль в этой судьбе двух передовых журналов сыграл либеральный профессор Никитенко, составивший озлобленную докладную записку о вредном влиянии этих журналов на молодое поколение. И как нельзя более характерно, что именно в это время Салтыков решительно примкнул к «Современнику», сделавшись не только его ближайшим сотрудником, каким он был и в предшествующие два года, но и членом редакционной коллегии и одним из главных публицистов этого журнала, возобновившего свою деятельность с февраля 1863 года.

В настоящей главе мы подробно познакомимся с этой деятельностью Салтыкова в «Современнике» 1863–1864 гг.; теперь же закончим краткий обзор событий второй половины шестидесятых годов упоминанием о громадном впечатлении, произведенном на молодежь романом Чернышевского «Что делать?», появившемся на страницах «Современника» начала 1863 года. Организация артелей, кружков и мастерских на коммунистических началах, бывшая следствием этого романа, не могла, конечно, сыграть большой практической роли, — вскоре все они были разгромлены правительством; но уже в них можно видеть те первые шаги сближения с «народом», которые проявились и раньше в организации воскресных школ (1860–1862 гг.), тоже разгромленных правительством после петербургских пожаров, и позднее — в том «хождении в народ», которое начало собою семидесятые годы. Роман Чернышевского быть может сыграл не малую роль в суровом приговоре Сената, потому что вызвал против себя всеобщее озлобление и консервативной, и «либеральной» части общества. Замечу кстати, что провокатор и предатель Всеволод Костомаров, погубивший Чернышевского своими показаниями и поддельными письмами, в своей записке «Разбор литературной деятельности Чернышевского», представленной в июле 1863 года шефу жандармов, много внимания уделил и доносам на глуповский цикл Салтыкова, посвятив ему XI главу этой своей записки.

Все эти преследования и административные кары не понизили духа «Современника» за те два года, когда в редакции его находился Салтыков. Мы увидим, что уже первые номера журнала по его возобновлении были проникнуты боевым духом — поскольку, конечно, он мог выразиться в цензурных формах. Несмотря на реакцию правительства и общества, революционное настроение питалось надеждою на взрыв крестьянского недовольства, который должен был произойти в середине 1863 года, по миновании двухлетнего обусловленного Положением 19 февраля срока «временно обязанных» служить помещику крестьян. Такую революцию предсказывал и Чернышевский на последних страницах романа «Что делать?», отдаляя, впрочем, срок ее еще на два года. Надежда обманула, и правительственная реакция продолжала свое дело, пробавляясь в то же время последними реформами, о которых было уже сказано выше. Но реакция эта еще не дошла тогда до своего предела; предел этот был воочию показан русскому обществу после неудачного выстрела Каракозова 4 апреля 1866 года в Александра II. Прославленный палач поляков МуравьевВиленский был поставлен во главе комиссии, исследовавшей «заговор Каракозова»; доброволец сыска Катков обвинял Муравьева в «слишком мягких действиях» этой комиссии, — а действия эти доходили до пытки Каракозова. Что творилось тогда в Петербурге — об этом Салтыков красочно рассказал впоследствии в «Господах ташкентцах». 15 мая 1866 года был дан рескрипт на имя председателя комитета министров кн. Гагарина, в котором общество приглашалось даже в своем домашнем быту бороться с тлетворными идеями, направленными против религии, собственности и коренных начал общественного порядка. На место «либерального» Головнина министром народного просвещения был назначен реакционный гр. Д. Л. Толстой, однокашник Салтыкова по лицею; этому министру Салтыков посвятил много едких страниц в дальнейших своих произведениях. Наконец, правительственным сообщением от 1 июня 1866 года «Современник» и «Русское Слово» были закрыты навсегда, вследствие «доказанного с давнего времени вредного их направления. Дикий разгул реакции продолжался в течение целых двух лет.

В это время Салтыков уже не был членом редакции „Современника“, не был даже и сотрудником его, снова поступив на службу с конца 1864 года и совершенно отказавшись на целые три года от всякой литературной деятельности. Но это уже приводит нас к концу шестидесятых годов, общая линия развития которых намечена на предыдущих страницах; теперь же надо вернуться к работе Салтыкова в „Современнике“ 1863–1864 гг., работе почти совершенно неизвестной широким кругам читающей публики. Эти два года были годами необычайной по напряжению публицистической деятельности Салтыкова; именно в эти годы окончательно выковал он свой стиль, нашел свой собственный путь, по которому после трехлетнего перерыва с новыми силами пошел вперед к вершине своей литературной деятельности семидесятых и восьмидесятых годов [191] .

191

Литература об эпохе шестидесятых годов огромна; большое количество ссылок на нее можно найти в популярном исследовании А. А. Корнилова «Общественное движение при Александре II» (Москва 1909 г.). Подробное изложение по архивным документам революционного движения шестидесятых годов можно найти в двух книгах М. К. Лемке «Очерки освободительного движения шестидесятых годов» (Спб. 1908 г.) и «Политические процессы в России 1860х годов» (Москва 1923 г.). Недавно издан сохранившийся в архивах стенографический отчет по делу Каракозова (Москва 1923 г.). Богатейший материал находится в «Колоколе», целиком вошедший в «Полное собрание сочинений и писем» А. И. Герцена, под редакцией М. К. Лемке (тт. VIII–XI и XV–XXI)

III

Хотя первый после приостановки номер „Современника“ должен был выйти лишь в феврале 1863 года, но редакторство Салтыкова в этом журнале началось еще с осени предыдущего года. Надо было заблаговременно подобрать материал для первой двойной (январь — февраль) книги журнала, написать целый ряд руководящих публицистических статей, улаживать дела с цензурой, читать типографские корректуры. В воспоминаниях П. Боборыкина есть рассказ о том, как осенью 1861 года (Боборыкин

ошибся годом — это могло происходить лишь в 1862 году) Писемский передавал Боборыкину: „Сейчас засылал ко мне Некрасов Салтыкова приторговать мою новую вещь“. И далее Боборыкин рассказывает: „А какая это была „новая вещь“? Роман „Взбаламученное море“… Конечно, если б Некрасов познакомился предварительно со всем содержанием романа, вряд ли бы он попросил Салтыкова поехать к Писемскому позондировать почву… К нему заслали, и заслали кого? Самого Михаила Евграфовича, тогда уже временно — между двумя вицегубернаторствами — состоявшего в редакции „Современника“ [192] . Боборыкин ошибся не только в годе, но и в ядовито подчеркнутой им фразе „между двумя вицегубернаторствами“, так как в редакцию „Современника“ Салтыков вошел уже по выходе в отставку и никогда больше не возвращался на административный пост вице-губернатора; но здесь для нас интересен самый факт участия Салтыкова в работах редакции „Современника“ уже с осени 1862 года.

192

П. Бобыркин, «За полвека», «Минувшие Годы» 1908 г., № 4

К последним месяцам этого года работа Салтыкова становилась все более и более разнообразной; так между прочим, в письме от 27 ноября Некрасов просил управляющего III отделением Потапова „выдать под расписку товарищу моему по редакции «Современника» Михаилу Евграфовичу Салтыкову рукописи Чернышевского, сидевшего тогда в Петропавловской крепости [193] . Сохранилось большое письмо Салтыкова к Некрасову от 29 декабря 1862 года, в котором идет речь о целом ряде цензурных и типографских хлопот, связанных с выходом в феврале первого двойного номера «Современника» за 1863 год [194] .

193

М. Лемке, «Политические процессы в России 1860х гг.», стр. 235

194

«Письма», т. I, № 25

Номер этот появился в середине февраля и представлял собою огромный том в тысячу с лишним страниц; в апрельском «Свистке» (о нем еще будет сказано ниже) в сатирическом стихотворении В. Монументова (В. Буренин) иронически описывался завистливый разговор издателей и публицистов других журналов, Краевского, Достоевского и Громеки об этом номере «Современника»:

— Появился! — Вот он! — Эка Толщинато, толщина!

Из тысячи журнальных страниц Салтыкову в этом двойном номере принадлежало целых двести — и беллетристики, подписанной обычным псевдонимом «Н. Щедрин», и псевдонимных статей, и не подписанных рецензий, и тоже не подписанного отдела «Наша общественная жизнь», который с этих пор Салтыков вел в течение целого года. Соредактору Салтыкова по «Современнику», А. Н. Пыпину, мы обязаны подробным перечислением почти всего, напечатанного Салтыковым за эти два года на страницах журнала, с подробным изложением этих совершенно неизвестных читателям собрания сочинений Салтыкова статей [195] ; однако надо обратиться к изучению самого журнала, чтобы получить полное представление о громадности совершенной Салтыковым за эти два года художественной и публицистической работы. Что касается ее размеров, то достаточно сказать, что за один 1863 год Салтыков напечатал в «Современнике» свыше 40 печатных листов художественных произведений, очерков, статей и рецензий. Почти полный список их приложен к указанной выше книге Пыпина и дан в хронологическом порядке; здесь нам придется расчленить этот список в сказать сперва о художественных произведениях Салтыкова, потом об его публицистике и критических статьях и, наконец, о мелких его сатирических и полемических произведениях, почти заполнивших собою единственный номер «Свистка» за 1863 год, приложенный к апрельской книжке «Современника».

195

А. Н. Пыпин. «М. Е. Салтыков» (Спб. 1899 г.); список статей Салтыкова см. на стр. 235–238. Дополнение к этому списку — в книге В. Е. ЕвгеньеваМаксимова «В тисках реакции» (М. 1926 г.), стр. 133

За эти два года Салтыков напечатал на страницах «Современника» девять художественных произведений; вот перечисление их в хронологическом порядке:

1 — 3. Невинные рассказы: I. Деревенская тишь. II. Для детского возраста. III. Миша и Ваня. 1863 г., № 1–2. 4. После обеда в гостях. 1863 г., № 3. 5. Как кому угодно. 1863 г., № 8. 6. «Прощаюсь, ангел мой, с тобою!» 1863 г., № 9. 7. «Здравствуй, милая, хорошая моя!» 1864 г., No I. 8. «На заре ты ее не буди». 1864 г., № 3. 9. «Она еще едва умеет лепетать». 1864 г., № 8.

Первые три рассказа, давшие своим общим заглавием название сборнику Салтыкова, вышедшему в середине 1863 года, нам уже известны по разбору этого сборника «Невинных рассказов» (см. гл. VIII); здесь остается сказать еще несколько слов о каждом из трех этих рассказов в отдельности. «Деревенская тишь», по содержанию своему явно примыкающая к давно брошенному Салтыковым циклу «Книги об умирающих», описывает гнетущую тоску крепостникапомещика, оставшегося не у дел после освобождения крестьян. Этот красочный очерк надо соединить, однако, не со старыми и заброшенными планами Салтыкова, а с будущими его произведениями, темы которых здесь намечены уже совершенно ясно. Мечтания помещика Кондратия Трифоныча о том, как вдруг «будущим летом во всех окрестных имениях засуха, а у него у одного все дожди, все дожди», как «окрестные помещики не соберут и на семена, а он все самдесят, все самдесят», как в его имении на месте паршивого кустарника «в одну минуту вырастает высокий и частый лес» — мечтания, которым Салтыков отводит целую страницу, через много лет отразились в знаменитых и совершенно тождественных по форме мечтаниях Иудушки Головлева («Господа Головлевы»), психологически неизмеримо более углубленных. Эта же нить протягивается от «Деревенской тиши» и к сказке Салтыкова «Дикий помещик» (1869 г.), с которой «Деревенскую тишь» связывает еще и сон Кондратия Трифоныча (он «сделался медведем»): в сказке «Дикий помещик» этот сон превращается в фантастическую явь. Небольшая частность: в «Деревенской тиши» действующим лицом выводится какойто «батюшкин брат», в беседе с которым Кондратий Трифоныч пытается разогнать щемящую скуку; этот «батюшкин брат» — несомненно произведение цензуры, а не Салтыкова, так как в одном месте рассерженный Кондратий Трифоныч обращается к «батюшкиному брату» с угрозой: «Ну, и ступай! ну, и пропадай! Только ты у меня смотри: ни всенощных, ни молебнов… нини!». Это показывает, что первоначально в тексте рассказа действовал не «батюшкин брат», а сам «батюшка», сельский священник, не пропущенный в таком виде цензурой.