М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Гиллельсон Максим Исаакович

вместе вдоволь над ними посмеялись, и таким образом

вдруг сошлись, как будто были знакомы с самого того

времени. Три месяца, проведенные тогда Лермонтовым

в столице, были, как я полагаю, самые счастливые

и самые блестящие в его жизни. Отлично принятый

в свете, любимый и балованный в кругу близких, он

утром сочинял какие-нибудь прелестные стихи и прихо­

дил к нам читать их вечером. Веселое расположение

духа проснулось в нем опять

в этой дружественной об­

становке, он придумывал какую-нибудь шутку или

шалость, и мы проводили целые часы в веселом смехе

благодаря его неисчерпаемой веселости.

Однажды он объявил, что прочитает нам новый

роман под заглавием «Штос» 10, причем он рассчитал,

что ему понадобится, по крайней мере, четыре часа для

его прочтения. Он потребовал, чтобы собрались вечером

рано и чтобы двери были заперты для посторонних. Все

его желания были исполнены, и избранники сошлись

числом около тридцати: наконец Лермонтов входит

с огромной тетрадью под мышкой, принесли лампу,

двери заперли, и затем начинается чтение; спустя чет­

верть часа оно было окончено. Неисправимый шутник

заманил нас первой главой какой-то ужасной истории,

начатой им только накануне; написано было около два­

дцати страниц, а остальное в тетради была белая бумага.

Роман на этом остановился и никогда не был окончен.

Отпуск его приходил к концу, а бабушка не ехала.

Стали просить об отсрочках, в которых сначала было

отказано, а потом они были взяты штурмом благодаря

высокой протекции. Лермонтову очень не хотелось

ехать, у него были всякого рода дурные предчувствия.

Наконец, около конца апреля или начала мая мы со­

брались на прощальный ужин, чтобы пожелать ему

доброго пути 11. Я одна из последних пожала ему руку.

Мы ужинали втроем, за маленьким столом, он и еще

другой друг, который тоже погиб насильственной смер­

тью в последнюю войну. Во время всего ужина и на

прощанье Лермонтов только и говорил об ожидавшей

его скорой смерти. Я заставляла его молчать и стала

смеяться над его, казавшимися пустыми, предчувствия­

ми, но они поневоле на меня влияли и сжимали сердце.

Через два месяца они осуществились, и пистолетный

выстрел во второй раз похитил у России драгоценную

363

жизнь, составлявшую национальную гордость. Но что

было всего ужаснее, в этот раз удар последовал от дру­

жеской руки.

Прибыв на Кавказ, в ожидании экспедиции, Лер­

монтов поехал на воды в Пятигорск. Там он встретился

с одним из своих приятелей, который с давних пор бы­

вал

жертвой его шуток и мистификаций. Он принялся

за старое, и в течение нескольких недель Мартынов

был мишенью всех безумных выдумок поэта. Однажды,

увидев на Мартынове кинжал, а может быть, и два, по

черкесской моде, что вовсе не шло к кавалергардскому

мундиру, Лермонтов в присутствии дам подошел к нему

и, смеясь, закричал:

— Ах! Как ты хорош, Мартынов! Ты похож на двух

горцев!

Эта шутка переполнила чашу; последовал вызов,

и на следующее утро два приятеля дрались на дуэли.

Напрасно секунданты пытались примирить противни­

ков; от судьбы было не уйти. Лермонтов не хотел верить,

что он будет драться с Мартыновым.

— Возможно л и , — сказал он секундантам, когда

они передавали ему заряженный п и с т о л е т , — чтобы

я в него целил?

Целил ли он? Или не целил? Но известно только то,

что раздалось два выстрела и что пуля противника

смертельно поразила Лермонтова.

Таким образом окончил жизнь в двадцать восемь

лет, и тою же смертью, поэт, который один мог облег­

чить утрату, понесенную нами со смертью Пушкина.

Странная вещь! Дантес и Мартынов оба служили

в кавалергардском полку.

ФР. БОДЕНШТЕДТ

ИЗ ПОСЛЕСЛОВИЯ К ПЕРЕВОДУ

СТИХОТВОРЕНИЙ ЛЕРМОНТОВА

Немногие поэты сумели, подобно Лермонтову, остать­

ся во всех обстоятельствах жизни верными искусству

и самим себе. Выросший среди общества, где лицемерие

и ложь считаются признаками хорошего тона, Лермон­

тов до последнего вздоха остался чужд всякой лжи

и притворства. Несмотря на то что он много потерпел

от ложных друзей, а тревожная кочевая жизнь не раз

вырывала его из объятий истинной дружбы, он оставал­

ся неизменно верен своим друзьям и в счастии, и в не­

счастии; но зато был непримирим в ненависти. А он

имел право ненавидеть, имел его более, нежели кто-

либо! <...>

Постоянные неудачи в жизни производят совершенно

различное действие на твердые и слабые характеры,

так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат 1. Характер

Лермонтова был самого крепкого закала, и чем гроз­

нее падали на него удары судьбы, тем более становился

он твердым. Он не мог противостоять преследовавшей