М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Сборник

— Да, конечно, обиделся.

— Ну так не хочешь ли требовать удовлетворения?

— Почему и не так...

Тут Лермонтов перебил его словами: «Меня изум­

ляет и твоя выходка, и твой тон... Впрочем, ты знаешь,

вызовом меня испугать нельзя, я от дуэли не откажусь...

хочешь драться — будем драться».

— Конечно, х о ч у , — отвечал М а р т ы н о в , — и потому

разговор этот можешь считать вызовом.

Лермонтов рассмеялся и сказал: «Ты думаешь тор­

жествовать

надо мной у барьера. Но это ведь не у ног

красавицы».

Мартынов быстро повернулся и пошел назад. Уходя,

он сказал, что наутро пришлет секунданта 1.

На все примирительные попытки Глебова и кн. Ва-

сильчикова Мартынов требовал одного, чтобы Лермон­

тов извинился, но Лермонтов не находил это нужным.

Дуэль состоялась через день, Лермонтов с своим

секундантом поехали верхом. Дело было под вечер,

часу в 6-м или 7-м, Лермонтов, садясь на лошадь, был

молчалив и серьезен. Выезжая из ворот, он обернулся

назад, посмотрел на дом Верзилиных, и какая-то не то

ироничная, не то нервная улыбка осветила его сжатые

губы 2. Поздним вечером привезли тело его в квартиру;

дом и двор мгновенно переполнился народом, дамы

плакали, а некоторые мочили платки свои в крови уби­

того, сочившейся из неперевязанной раны. Все, что

называлось в Пятигорске обществом, перебывало в те­

чение трех дней, пока покойник лежал в квартире.

* причину ссоры ( фр.) .

409

Город разделился на две партии: одна защищала Мар­

тынова, другая, б ольшая числом, оправдывала Лермон­

това. Было слышно даже несколько таких озлобленных

голосов против Мартынова, что, не будь он арестован,

ему бы несдобровать.

Спустя три дня хоронили поэта при торжественной

обстановке. Гроб, обитый малиновым бархатом, несли

друзья и почитатели таланта покойного. Погода стояла

великолепная. Почти полгорода вышло проводить

поэта. Дамы были в трауре. Мартынов просил позволе­

ния проститься с покойным, но ему, вероятно ввиду

раздражения массы, не позволили. <...>

Достойный комендант этот <Ильяшенков>, когда

Глебов явился к нему после дуэли и, рассказав о печаль­

ном событии, просил арестовать их, до такой степени

растерялся, что не знал, что делать. Расспрашивая

Глебова о происшествии, он суетился, бегал из одной

комнаты в другую, делал совершенно неуместные заме­

чания; наконец послал за плац-адъютантом 3 и, пере­

говорив с ним, приказал арестовать Мартынова.

Между

тем тело Лермонтова привезли с места дуэли

к его дому — он приказал отвезти его на гауптвахту.

Привезли на гауптвахту, возник вопрос: что с ним де­

лать? Разумеется, оказалось, что телу на гауптвахте

не место, повезли его к церкви Всех Скорбящих (что

на бульваре) и положили на паперти. Тут оно лежало

несколько времени, и только под вечер, по чьему-то

внушению, тело было отвезено на квартиру, и там под­

вергли его медицинскому освидетельствованию.

Могла ли подобная личность дозволить воздать

покойному последние воинские почести?

H. П. РАЕВСКИЙ

РАССКАЗ О ДУЭЛИ ЛЕРМОНТОВА

(В пересказе В. П. Желиховской)

<...> Мы просили почтенного Николая Павловича

Раевского, близко знавшего Лермонтова, рассказать,

что он помнит о последних днях жизни поэта.

И Николай Павлович рассказал так интересно, что

мы слушали, боясь проронить слово.

Николай Павлович Раевский, кажется, теперь един­

ственный, близкий Михаилу Юрьевичу современник,

который не только еще живет на свете, но и думает,

и чувствует, и откликается своей, еще юной, душой на

всякую живую мысль. Я думала попросить его самого

записать свои воспоминания, но говорит, что теперь он

уже больше «не грамотей», хотя в былые времена

несколько лет сотрудничал в «Москвитянине». В по­

мощь мне он принес только конспект своего рассказа,

со всеми именами и числами, да план тогдашнего Пяти­

горска. Записываю его рассказ.

Этому чуть не пятьдесят лет прошло. Пятигорск

был не то, что теперь. Городишко был маленький, пло­

хенький; каменных домов почти не было, улиц и поло­

вины тех, что теперь застроены, так же. Лестницы, что

ведет к Елизаветинской галерее, и помину не было,

а бульвар заканчивался полукругом, ходу с которого

никуда не было и на котором стояла беседка, где

влюбленным можно было приютиться хоть до рассвета.

За Елизаветинской галереей, там, где теперь Калмыц­

кие ванны, была одна общая ванна, т. е. бассейн, выло­

женный камнем, в котором купались без разбору лет,

общественных положений и пола 1. Был и грот с боко-

411

выми удобными выходами, да не тот грот на Машуке,