М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

Сборник

ва, познакомив нас взаимно, после чего Юрьев от­

вечал:

— Да что, брат Синицын, Майошка в отчаянии,

что не мог сопутствовать мне к тебе: бабушка не отпу­

скает его от себя ни на один час, потому что на днях

он должен ехать на Кавказ за лаврами, как он выра­

жается.

— Экая жалость, что Майошка и з м е н н и ч а е т , —

сказал С и н и ц ы н . — А как бы хотелось напоследках от

него самого услышать рассказ о том, как над ним вся

эта

беда стряслась.

— Н у , — заметил Ю р ь е в , — ты, брат Синицын, вид­

но, все еще не узнал вполне нашего Майошку: ведь он

очень неподатлив на рассказы о своей особе, да и осо­

бенно при новом лице. <...>

219

— А теперь, Ю р ь е в , — приставал С и н и ц ы н , — идем

к цели: расскажи нам всю суть происшествия со сти­

хами, которые были причиною, что наш Майошка из

лейб-гусаров так неожиданно попал в нижегородские

драгуны тем же чином, то есть из попов в дьяконы,

как говорится.

— К твоим у с л у г а м , — отозвался Юрьев, закуривая

трубку на длинном чубуке, поданном ему казачком

Синицына, который сам, однако, никогда ничего не

курил, но для гостей держал всегда табак и чубуки

в отличном порядке, соблюдаемом этим четыр­

надцатилетним постреленком, прозванным «чубукши-

паша».

— Дело было т а к , — продолжал Юрьев, затянув­

шись и обдав нас густым облаком ароматного д ы м а . —

Как только Пушкин умер, Лермонтов, как и я, как я

думаю, все мы, люди земли не немецкой, приверженец

и обожатель поэзии Пушкина, имел случай, незадолго

до этой роковой катастрофы, познакомиться лично

с Александром Сергеевичем 9 и написал известное

теперь почти всей России стихотворение на смерть

Пушкина, стихотворение, наделавшее столько шума

и, несмотря на то что нигде не напечатанное, поставив­

шее вдруг нашего школьного поэта почти в уровень

с тем, кого он в своих великолепных стихах оплакивал.

Нам говорили, что Василий Андреевич Жуковский

относился об этих стихах с особенным удовольствием

и признал в них не только зачатки, но все проявление

могучего таланта, а прелесть и музыкальность верси­

фикации признаны были знатоками явлением заме­

чательным, из ряду вон. Князь Владимир Федорович

Одоевский сказал в разговоре с бабушкой, где-то

в реюньоне *, что многие выражают только сожаление

о том, зачем энергия мысли в этом стихотворении

не довольно выдержана, чрез что заметна та резкость

суждений, какая

слишком рельефирует самый возраст

автора. Говорят (правда ли, нет ли, не знаю), это не что

иное, как придворное повторение мнения самого импе­

ратора, прочитавшего стихи со вниманием и сказавшего

будто бы: «Этот, чего доброго, заменит России Пуш­

кина!» На днях, еще до катастрофы за прибавочные

* в обществе (от фр.r'eunion).

220

стихи 10, наш Шлиппенбах * был у бабушки и расска­

зывал ей, что его высочество великий князь Михаил

Павлович отозвался в разговоре с ним о Лермонтове

так: «Ce po`ete en herbe va donner de beaux fruits» **.

A потом, смеясь, прибавил: «Упеку ж его на гауптвахту,

ежели он взводу вздумает в стихах командовать, чего

доброго!» В большом свете вообще выражалось сожале­

ние только о том, что автор стихов слишком будто бы

резко отозвался о Дантесе, выставив его не чем иным, как

искателем приключений и почти chevalier d'industrie ***.

За этого Дантеса весь наш бомонд, особенно же

юбки. Командир лейб-гусаров X<омутов> за большим

званым ужином сказал, что, не сиди Дантес на гаупт­

вахте и не будь он вперед назначен к высылке за гра­

ницу с фельдъегерем, кончилось бы тем, что как Пуш­

кин вызвал его, так он вызвал бы Лермонтова за эти

«ругательные стихи». А по правде, что в них ругатель­

ного этому французишке, который срамил собою и гвар­

дию, и первый гвардейский кавалерийский полк 11, в ко­

тором числился?

— Правду с к а з а т ь , — заметил С и н и ц ы н , — я насмо­

трелся на этого Дантесишку во время военного суда.

Страшная французская бульварная сволочь с смазли­

вой только рожицей и с бойким говором. На первый раз

он не знал, какой результат будет иметь суд над ним,

думал, что его, без церемонии, расстреляют и в тайном

каземате засекут казацкими нагайками. Дрянь! Расте­

рялся, бледнел, дрожал. А как проведал чрез своих

друзей, в чем вся суть-то, о! тогда поднялся на дыбы,

захорохорился, черт был ему не брат, и осмелился даже

сказать, что таких версификаторов, каким был Пушкин,

в его Париже десятки. Ведь вы, господа, все меня

знаете за человека миролюбивого, недаром великий

князь с первого раза окрестил меня «кормилицей Лу­

керьей»; но, ей-богу, будь этот французишка не подсу­