Мадам Казанова

Шёнтан Габи фон

— Морис, — прошептала я и провела рукой по его волосам. Он вздрогнул и посмотрел на меня так, словно я была призраком. — Мы должны ехать, — сказала я мягко.

— Мы? — переспросил он, словно сомневаясь в том, что правильно расслышал.

— Да, мы. Я поеду с тобой. — Я наклонилась и поцеловала его в бледные губы. В этот момент отчаяние охватило меня с новой силой, и я прижалась к Морису. Главное — не думать о прошедшем! — Ты и я, — шепнула я, — едем в Англию. — Я погладила ладонями его удивленное лицо и сказала то, что было невинной ложью: — Там мы с тобой сможем начать жизнь сначала.

Морис обвил меня руками и приник ко мне, словно утопающий; его обмякшее тело дрожало. А я все целовала и целовала его. Только не думать о том, что произошло!

От моих поцелуев в нем просыпалась сила. Я принялась расстегивать его рубашку, под которой показалась нежная, молодая кожа. Не надо думать о разрыве с Наполеоном! Мои губы пощипывали его ухо, плечи, грудь. Забыть все, что произошло, выбросить из головы прошлое! Мое возбуждение передалось ему, и мы стали раздевать друг друга. Затем я увлекла его к постели и прижалась к его неопытному телу. Не думать о прошлом! Под конец Морис заплакал, и на меня закапали его слезы, слезы облегчения и восторга. Я гладила его, и он постепенно приходил в себя. Скоро его дыхание стало глубоким и ритмичным, он успокоился и погрузился в сон. Я тоже почувствовала облегчение. Мне не удалось сдержать себя, и я тоже испытала наслаждение, но оно было мимолетным и не столь жгучим.

Теперь, когда сердце перестало бешено колотиться, ко мне вернулись мои беспокойные мысли. Я снова ощутила тот прежний озноб, правда, теперь моя голова оставалась совершенно ясной. Внизу скрипнула дверь. Вероятно, Ладу уже вернулся. Я села — пора было действовать.

Поднявшись с кровати, я наскоро оделась и, осторожно ступая босыми ногами, стала спускаться по лестнице. Я нашла Ладу в пекарне. Он разложил на запорошенном мукой столе карту и сейчас отсчитывал из кошелька монеты. В ответ на его вопросительный взгляд я кивнула.

— Все в порядке. Через час мы будем готовы отправиться.

С чувством огромного облегчения, едва ли не со слезами на глазах Ладу стал произносить слова благодарности, но я прервала его:

— Вам удалось достать для меня какую-нибудь мужскую одежду?

Он указал на стул, где лежали черные поношенные брюки, темно-синяя блуза и кепка; на полу были грубые башмаки и брезентовый мешок.

— Отлично, — сказала я. — Теперь мне не хватает только ножниц и зеркала.

Ладу пошел за ними, а я тем временем примерила брюки; они были великоваты, зато блуза оказалась в самый раз. Используя принесенные ножницы и кусок зеркала, я наскоро и довольно коротко — выше ушей — обрезала волосы и надела кепку. Свои роскошные длинные волосы я скрутила в жгут и бросила под стол. Ничего, главное — ни о чем не думать! Из зеркала на меня смотрело странное безволосое существо с торчащими из-под кепки ушами. Я походила на тощего тринадцатилетнего подростка. Вид у меня был ужасный. Я попыталась соорудить что-то вроде челки, но тут же отказалась от этой идеи — на дамское тщеславие просто уже не оставалось времени. Увидев меня, Ладу онемел от восхищения.

— Нельзя терять времени, — сказала я ему. — Мне нужно знать имена людей, которые будут нам помогать, и как к ним добраться. Этот узел я оставлю здесь. С собой я возьму только самое необходимое. — Я продолжала говорить себе, что надо действовать и не думать о Наполеоне. — Итак, я внимательно вас слушаю. — Я придвинула поближе к себе карту. Ладу старательно прокашлялся, затем подошел ко мне и начал свои объяснения.

Спустя некоторое время Морис, Малышка и я выбрались из дома через черный ход. Наше прощание с Ладу было торопливым и немногословным, ведь то, что мы чувствовали в этот момент, нельзя было выразить словами. Поэтому мы просто пожали друг другу руки, и Ладу тихо прикрыл за нами дверь. Малышка, единственная из нас, кто хорошо выспался, радостно носилась вокруг. Я подняла и прижала ее к себе, взяла за руку снова утратившего уверенность Мориса, и мы отправились на берег, там нас ждал ломовой извозчик Коль, который должен был помочь преодолеть первую часть пути. Мне было трудно ступать в тяжелых башмаках; неприятное ощущение озноба переместилось куда-то выше, к самому сердцу, у меня закололо в боку. Главное — ни о чем не думать! Надо

идти… двигаться вперед!

На карте наш путь выглядел простым и коротким, однако в реальности он оказался долгим и трудным. Нас не всегда встречали в условленных местах, и тогда приходилось ждать и прятаться по амбарам, конюшням, в лесу. Хотя наступила весна, ночи оставались холодными.

В этом трудном путешествии Морис оказался не слишком надежным попутчиком. Ведь он не привык к трудностям и лишениям. На ногах у него появились водяные пузыри, которые лопались, кровоточили, гноились. Впрочем, Морис не жаловался. Бледный и похудевший, он терпеливо переносил эти мучения, преодолевая этап за этапом. Помогавшие нам рыбаки и крестьяне были скупы на слова, зато щедры на всевозможные опасения и никогда не принимали его за своего. Каким бы грязным и оборванным ни был мой попутчик, он всегда отличался от окружающих нас простых людей. Морис ел хлеб, отламывая от ломтя маленькие кусочки, никогда не откусывал с жадностью от целой краюхи. Он с большим отвращением относился к ночлегу в грязных местах, а употребление в пищу бобов, капусты и жирной копченой свинины вызывало у него рвоту.

Малышке наше путешествие также не пошло на пользу. Ее шелковистая шерстка стала грязной и спутанной; она тоже похудела, глазки лишились своего блеска. На себя я уже не обращала внимания — слишком была занята заботой об этих подопечных.

Морис начал кашлять. Он обнимал меня своими тонкими руками и прижимался ко мне всем своим слабым телом, ища в женщине поддержку и утешение; он любил меня до изнеможения и ночь за ночью растрачивал на это силы, столь необходимые ему в дневное время. Я не могла решиться отказать ему, кроме того, в его объятиях я, хоть и ненадолго, забывала о своем полном одиночестве.

Хотя уже не раз говорила себе, что пора забыть о прошлом, и четко наметила себе цель: во что бы то ни стало достичь гавани Вадо-Лигуре. У меня тоже появился кашель, а потом даже начало лихорадить; ночные кошмары нарушали мой сон, лишая его живительной силы. С невероятными усилиями дотягивала я до конца дня и со страхом ждала приближения изматывающей ночи.

Мы были уже совсем близки к цели нашего путешествия, когда возле города Финале-Лигуре оно, похоже, подошло к концу. Последнюю ночь мы провели в сарае на сене, а наутро я не смогла подняться. Губы мои пересохли и потрескались, мне было больно глотать. Я испытывала слабость от голода, однако мысль о пище вызывала отвращение. Меня бил озноб, но в следующую же минуту бросало в жар, и я вся покрывалась испариной.

Морис развил бурную активность, изо всех сил стараясь помочь мне.

— Схожу в деревню, — объявил он, — и принесу тебе горячего супа и хлеба. Мы останемся здесь, пока тебе не станет лучше. Не волнуйся. — Он осторожно убрал с моего лба намокшие от пота пряди волос. — Я скоро вернусь. — Через открытую дверь сарая на мое лицо упал яркий солнечный свет, и я закрыла глаза. — Пока.

Я не смогла ничего ему ответить и скоро опять погрузилась в забытье. Когда я очнулась, солнечные лучики пробивались сквозь щели уже с другой стороны сарая. Сейчас я чувствовала себя лучше, чем в последние несколько дней. Я встала, слегка пошатываясь, и открыла дверь. Солнце повисло совсем низко над горизонтом на западе, выходит, мне здорово полегчало за время своего долгого сна. Но где же Морис?

Наступила ночь, Мориса все еще не было. Я не находила себе места и даже забыла, что мне хотелось пить. Что могло с ним случиться? Может, он чем-нибудь выдал себя и его схватили? Ночь медленно переходила в утро, Морис так и не появился. Я сидела у полуоткрытой двери сарая и смотрела на восход солнца. Зеленые луга блестели от росы. Малышка выбежала наружу и принялась слизывать влагу с травы — бедняжка, она тоже мучилась от жажды и уже целых два дня не ела. Я не могла больше ждать, невыносимо было сидеть здесь и смотреть на покой и гармонию окружавшей меня природы. Подхватив Малышку на руки, я отправилась в деревню. Держалась на ногах довольно нетвердо, однако беспокойство за Мориса гнало меня вперед.