Мадам Казанова
Шрифт:
Я стала наводить справки о своих родственниках Бонапартах — ныне императорской семье, рассчитывая на то, что кто-нибудь из них поможет мне связаться с Наполеоном. Но все они также были скрыты от простых смертных, а их роскошные дворцы надежно отгорожены от внешнего мира. Джозеф, всегда завидовавший своему младшему брату Наполеону и пытавшийся соревноваться с ним, находился сейчас в качестве послушной марионетки на троне королевства Неаполь, куда он был посажен собственным братом; в его дворце под Парижем, охранявшемся гвардейцами, никто не жил. Толстяк Луиджи, ныне король Луи, утолял свой непомерный аппетит в Голландии, а принадлежавший ему особняк в Париже стоял пустым и тоже находился под охраной гвардейцев. Тетя Летиция, которую звали теперь мадам Мере, жила в основном не в Париже,
Таким образом, Наполеон оказался верен итальянским традициям, которые привила ему тетя Летиция: он обеспечил всех своих родственников деньгами, титулами, коронами и престолами. Своего зятя Мюрата сделал великим герцогом Клевесским и Бергским, его супруга Каролина могла теперь вволю предаваться своим великогерцогским развлечениям на берегах Рейна. Так любивший поковырять в носу Джироламо, переименованный на французский лад в Жерома, по высочайшему указанию брата-императора развелся со своей незнатного происхождения женой, а затем его благополучно женили на дочери короля Вюртемберга. Из семьи Бонапарт в Париже жила сейчас только Паолина — княгиня Полина Боргезе, которая предпочитала жить своей головой и ради собственного тела, а потому не слушалась никаких указаний Наполеона. Впрочем, ее роскошный особняк на улице Фобур Сент-Оноре также охраняли гвардейцы.
Поскольку добраться до кого-либо из Бонапартов не представлялось возможным, мне пришлось воспользоваться советом Карло. Мой кузен рекомендовал мне обратиться к Шарлю Морису де Талейрану — прежде министру иностранных дел, а ныне гофмейстеру, которого Наполеон наделил титулом князя Беневенто. Вот что рассказал мне об этом человеке Карло: «До французской революции Талейран-Перигор был архиепископом Отунским, а когда революция произошла, бежал сначала в Англию, затем — в Америку. После возвращения во Францию он занимал пост министра иностранных дел — сначала при Директории, а затем и при Бонапарте. Это один из крупнейших политиков и один из наиболее выдающихся людей нашего времени. Ему всегда удается находить друзей — среди революционеров, эмигрантов, политиков. Как политик, Талейран работает на Францию, а не на то правительство, которое в данный момент оказалось у власти. Он честно дал Бонапарту возможность проявить себя во имя Франции и вовремя понял, что именно ради Франции и всей Европы Бонапарт должен быть лишен власти. Как сообщил австрийский посол Меттерних, в последние два года Талейран старается использовать свое влияние таким образом, чтобы помешать осуществлению опасных замыслов Бонапарта, угрожающих Европе. Вместе с Бонапартом он был в Тильзите, и можно только поражаться тому, как быстро условия договора между российским императором и Бонапартом стали известны друзьям Талейрана в Англии. Сегодня он стоит перед мучительным выбором, не зная, что ему делать: ничего не предпринимая, наблюдать, как происходит разрушение его страны, или начать принимать такие меры, которые могут быть представлены его врагами как государственная измена? Несмотря на все политические трудности, Талейран настолько опытен и обладает таким исключительным умом, что наверняка сможет помочь тебе, и он это сделает. Обратись к нему. Скажи, что это я направил тебя».
Но и к Талейрану подступиться оказалось не просто. Двери его небольшого домика на рю д’Анжу, как и ворота перед его новым особняком на рю де Варенне, всегда были крепко заперты. В свое время Брюс Уилсон предупреждал меня: «Не оставляйте ни единой строчки на бумаге, если есть возможность передать это на словах. Написанное уже может послужить уликой, а сказанное еще предстоит доказать». Даже если предположить, что я обращусь к заведомому врагу Наполеона, все равно было бы неоправданно легкомысленно
При этом я четко указала ему, что следует и чего не следует упоминать в разговоре с этим человеком. Князь Долгорукий исчез и появился лишь на третий день — судя по его утомленному виду, ему пришлось посетить множество различных официальных приемов. Однако он принес мне радостную новость: Талейран готов принять меня в своем маленьком доме в следующую пятницу в одиннадцать часов утра.
Первое, что я испытала, услышав об этом, была досада. Одиннадцать часов утра! Только мужчина способен предложить встретиться в такое неудобное для женщины время. Гораздо больше любой из дам подходят вечерние часы — голубоватые сумерки, свет свечей, при котором кожа кажется атласной и так красиво смотрятся декольте и бриллианты, так таинственно мерцают глаза и волосы. Но одиннадцать часов утра! Я не смогу произвести на него благоприятного впечатления в дневном закрытом платье, шляпке и с минимальным количеством косметики и украшений. Но мне ничего не оставалось делать.
Оставшееся время я посвятила магазинам и подготовке к визиту. Прежде всего я натерлась ароматическими маслами и приняла ванну, добавив в нее настои аниса и ромашки. Часами я сидела перед зеркалом с помадой и пудрой, с золотым порошком и серебряными тенями — я создавала свое лицо, как художник создает картину. Я сменила множество причесок: локоны закрывают лоб, локоны закреплены сверху заколками, локоны в сочетании со шляпкой. Наконец все было готово. Я надела светло-серый костюм с отделкой из меха белки и высокую прямую шляпу с пучком серых перьев, свисающих на одну сторону. И еще я решила обойтись без пышных кружевных оборок у линии выреза, поскольку они закрывали красивое жемчужное ожерелье — подарок Джеймса.
Я прибыла на рю д’Анжу минута в минуту. Там меня ожидал секретарь, который, то и дело почтительно кланяясь, провел меня в кабинет князя. Когда я вошла, Талейран сделал несколько шагов мне навстречу. Он шел, хромая и опираясь на трость, но эта раскачивающаяся походка была столь грациозна, что напоминала скорее движения в танце и заставляла забыть о тяжелом увечье. В его лице было какое-то неотразимое обаяние, которого не портили ни натянутая на скулах бледная кожа, напоминавшая своим видом пергамент, ни другие следы, оставленные временем.
Талейран был поистине значительной персоной — в каждом его движении чувствовались легкость и изящество, за его надменностью скрывалось рыцарское благородство, а его чувство собственного достоинства невольно вызывало уважение. Талейран остановился, его брови надменно поднялись, а бледные сапфировые глаза с насмешливой почтительностью взглянули на меня.
— Мадам, — произнес он, приветствуя меня, и слегка поклонился.
— Благодарю вас за то, что вы приняли меня, — ответила я, улыбаясь.
— В рекомендациях не было никакой необходимости, — заметил Талейран. — При вашей красоте все двери перед вами открыты.
— Это очень приятный комплимент, — парировала я, — но за ним мало что стоит. — Следуя его приглашающему жесту, я присела на зеленую бархатную софу. — Ведь без соответствующей рекомендации я бы не смогла оказаться здесь, несмотря на красоту.
Талейран сел за свой письменный стол. Через высокое окно за его спиной в комнату проникал яркий солнечный свет. Лицо Талейрана оказалось в тени, а мне приходилось щурить глаза. Стараясь преодолеть эту сплошную стену света, я начала разговор:
— Его Императорское Величество особо просил меня приветствовать вас. Встреча в Тильзите произвела на него… — Я постаралась подобрать нейтральное слово. — …сильное впечатление.
— Тильзит? Да-а! — Талейран мягко погладил свой подбородок. — Это была великолепная демонстрация франко-российского единства. Впечатляющее зрелище… — Он сделал небольшую паузу. — …которого ни одна из сторон не приняла всерьез.
— И все же оно знаменует победу Франции, — отметила я.
Талейран постучал тростью по своим туфлям с пряжками.