Мадам Казанова
Шрифт:
Два мопса, а за ними пара пуделей и длинношерстный сеттер устремились ко мне, почуяв запах Минуш и других моих собак, и с энтузиазмом принялись приветствовать меня. Хотя я очень люблю собак, в данный момент питомцы Жозефины представляли для меня куда меньший интерес, чем она сама и ее гости. Зал был полон людей, но, как я ни старалась, разглядеть среди них Наполеона я не смогла. Впрочем, пока меня это устраивало, поскольку давало возможность спокойно и без спешки познакомиться с теми, кто принадлежал к наиболее узкому кругу приближенных императорской четы.
Мы приблизились к Жозефине, чья стройная фигура была облачена в обычное
— Как это замечательно, — сказала она приятным голосом. — Еще одна родственница и, как только что сказала Полетт, подруга юности императора на Корсике.
С этого близкого расстояния я отчетливо разглядела ее безупречно припудренное лицо, подкрашенные губы и глаза, приветливый взгляд. Мне она понравилась, хотя именно ей сейчас принадлежало то, чего когда-то лишилась я.
— Не только подруга — любовь его юности! — резко и мстительно воскликнула Паолина.
Хотя улыбка Жозефины стала чуть более напряженной, она оставила без внимания слова Паолины и взяла меня за руку.
— Дорогая, пойдемте. Я хочу познакомить вас с нашими гостями.
В этом зале со стенами, облицованными расписными фарфоровыми плитками, собралось сейчас множество разных подхалимов и прихлебателей. Я не запомнила их имен, а их лица забывались уже тогда, когда они склонялись, чтобы поцеловать мне руку. В моей памяти остались лишь несколько действительно важных людей, и среди них блондинка с квадратной фигурой, бесцветными глазами и недовольно поджатыми губами — королева Голландии Гортензия, непривлекательная дочь очаровательной Жозефины, супруга толстого Луиджи. Еще одним таким человеком был Жан Батист Бернадот, маршал Франции и князь Понте Корво, командующий французской армии в северной Германии, который по каким-то своим делам ненадолго приехал в Париж.
Бернадот запомнился мне как высокий худощавый мужчина с крупным орлиным носом и твердым взглядом, а его женой, княгиней, оказалась Эжени-Дезирей Клири из Марселя. Обмениваясь вежливыми приветствиями с дочерью торговца шелком, я поразилась этой встрече бывших соперниц. Она была невысокой и склонной к полноте, ее круглые, покрытые темной пудрой щеки, короткий курносый нос и широко посаженные глаза по-прежнему придавали ей вид обеспеченной дочери буржуа, не принадлежащей к высшему свету, но практичной, всему удивляющейся и при этом достаточно искушенной. Когда-то из-за нее я едва не впала в отчаяние, ведь это ради ее приданого Наполеон тогда в Марселе бросил меня. А позднее он бросил ее, поскольку политические связи Жозефины показались ему важнее столь выгодной партии. Как долго будет он терпеть рядом с собой Жозефину, которая так и не родила ему наследника престола? Ведь он уже давно не нуждается в ее политических связях, не случайно поэтому ходят слухи о приближающемся разводе императорской четы. Кто же будет следующей? Кого путем тщательных расчетов Наполеон выберет себе в супруги, кого использует, а затем безжалостно выбросит, когда она перестанет быть ему полезной?
Гости повсюду стояли и сидели; слуги разносили прохладительные напитки. Я принимала участие в какой-то малозначительной беседе, но мои мысли были далеко. Где же Наполеон?
— Ты что, пытаешься флиртовать с Бернадотом? — шепнула мне на ухо Паолина, которая неожиданно оказалась рядом. — Все равно из этого ничего не получится. Ведь он бесчувственный сухарь, его интересуют лишь армия и управление государствами, которые ему доверены. Для него не существует ничего, кроме службы и военных баталий.
Что ж, значит, ему тоже не терпится управлять. Но Наполеон ни за что не позволит Бернадоту независимо править в какой-нибудь стране, для этого Наполеон слишком жаден, да к тому же и сам страдает от неутоленной жажды власти над всей Европой.
— Император вот-вот будет здесь, — продолжала Паолина; ее глаза блестели. — Ты волнуешься?
— Нет, — ответила я, и это было правдой. Я ощущала абсолютное спокойствие — во всяком случае, пока.
— Как меня раздражает, что здесь даже близкие люди непременно должны кланяться друг другу и делать реверансы, — негромко проворчала Паолина.
Внезапно двери распахнулись и в зал вошел Наполеон. Торопливыми шагами он направился к Жозефине.
Никто не произнес ни слова. Все ждали, когда Наполеон заговорит первым. Он занял место возле Жозефины и сказал что-то герцогине де Ларошфуко.
— Фу-у, ну вот теперь мы наконец снова можем говорить и двигаться по-человечески. Не надо больше шаркать ногой и кланяться, точно дрессированные обезьяны. — Паолина подтолкнула меня. — Пошли, давай-ка присоединимся к кругу приближенных императора. — Она громко усмехнулась. — Представляю его лицо, когда он вдруг увидит, что перед ним стоишь ты!
Наполеон не видел, как мы приближаемся. Он был увлечен беседой с Бернадотом, который на все реплики своего верховного главнокомандующего отвечал одной-единственной бесстрастной фразой:
— Да, Ваше Величество.
Во время образовавшейся в этом разговоре паузы Паолина неожиданно выпалила:
— Сир, посмотрите, кого я привела — свою старую подругу с Корсики.
Сейчас я впервые увидела Наполеона вплотную. Разглядела с невероятной отчетливостью. Мое сердце билось ровно, и колени не дрожали. Это нездорового вида лицо с желтоватой кожей, обвисшими щеками и тусклыми серыми глазами не имело практически ничего общего с тонкими чертами, светившимися от какой-то внутренней энергии, моего бывшего возлюбленного. Его тело стало округлым, а выступающий живот туго обтягивал простой генеральский мундир, сидевший на Наполеоне так, словно он в нем родился. Со стороны Наполеона не последовало никакой особенной реакции. На его губах появилась чуть заметная улыбка, однако глаза остались все такими же строгими.